Долецкий ушел, а Вольский отправился к компьютеру проверить эффект своей эпистолярной деятельности. Он зашел на свою страницу и обалдел! Плюс 528 подписчиков и 36 комментариев под первым постом про знакомство с Альбиной.
«Видела вас в суде, как хорошо, что все обошлось! На их стороне закон, а вы правы. Любовь должна победить!»
«Очень сочувствую вашей истории. Я тоже люблю человека, с которым нам нельзя быть вместе, и это очень больно. Я с вами».
«Вот бы меня кто-то так любил».
«Покажите фото вашей Альбины, хоть посмотрим на эту фею».
«Алексей, я свободна, напишите мне».
«Закон людей не вправе нарушать законы природы. Как можно лишить женщину материнства? Говорите, когда слушание, я приду протестовать!»
Эти и другие сообщения посыпались на него из комментариев и из лички. Много комплиментов, пожеланий успеха в борьбе, сочувствия, поддержки. Он проверил те издания, кому отправлял ссылку, и обнаружил, что четыре из них разместили новость о его освобождении, одно сделало репост его истории со ссылкой, а потом эта ссылка разлетелась по комментариям к остальным новостям. И это все до обеда. Он немедленно сел писать продолжение истории, и к вечеру количество людей, которые подписались на его страницу, достигло 758. Алекс представил этих людей на площади, и это было очень много! Надо было продолжать.
И он продолжал. Доставал из памяти эпизод за эпизодом и будто снова проживал все те события. Как караулил ее у ограды детского сада. Как тратил все карманные деньги ей на мороженое. Как кричал под окнами «выходи-и-и-и-и-и». Как закапывал в разных местах двора «секретики» для нее, чтобы, пока они сидят голова к голове и она пальцем расчищает песок над стеклышком, под которым спрятан цветок, бусина и фантик, чувствовать это божественное ощущение тепла ее кожи и звука дыхания совсем рядом. А потом как она улыбается и смотрит на него сияющими глазами – «как здорово, я тоже хочу сделать такой!»
В истории входило не все, но все вспоминалось так охотно и легко, а ведь раньше он избегал этих мыслей, слишком они растравливали рваное в клочья сердце. Теперь было иначе. Из ощущения «мы вместе» вспоминать это было приятно. Так, будто пробуешь самое любимое блюдо, которое не ел много лет, и на тебя обрушивается целый вал эмоций, погружая в чувства и даже запахи тех лет.
Ему надо было спешить, рассказать годы за неделю, чтобы в день заседания на улице перед судом собрались пара десятков людей. Этого уже будет достаточно для того, чтобы все СМИ снова раструбили о происходящем, чтобы вступились за нее и защитили. И чем больше он писал, тем сильнее был отклик. Паблики не репостили его душевные излияния, но люди сами рассказывали о них друг другу. Каждое утро он отмечал прибавку подписчиков на 200-300 человек, читал новые комментарии с самого первого поста, начинал узнавать тех, кто реагирует на каждый кусок истории. Как будто в один момент у него появилось больше тысячи друзей.
Под постом о дате суда отметилось 54 человека с обещанием прийти, они обсуждали, какие таблички надо держать, где можно изготовить футболки с надписью «Оправдать Тихомирову – защитить любовь!», где согласовать мероприятие, как построиться на площади, чтобы соблюсти положенную законом социальную дистанцию. Долецкий подал заявку, где указал количество участников до 100 человек, и они разослали всем изданиям, которые поддержали его судебный манифест, приглашение на митинг.
Вечером перед днем заседания в личку ему пришло следующее сообщение:
«Друг, ты не один, знай, что с тобой гораздо больше людей, чем ты думаешь, и мы поддерживаем твою борьбу. Новые законы должны быть отменены. Мы боремся за это и рады, что ты с нами!»
«Благодарю. А кто это «мы»?» – ответил он на сообщение.
«Друзья», – последовал ответ, и Вольский не стал продолжать разговор.
Надо было выспаться и собраться с мыслями. Сохранялась слабая надежда на освобождение в зале суда, и тогда она выйдет на улицу и можно будет ее увидеть. Может быть, даже получится обнять и забрать, увезти… Скорее всего, Дэн не допустит, но помечтать-то можно? И он мечтал, пока не провалился в сон.
– Ну что? Как настрой? – Семен пожал ему руку и хлопнул по спине.
Они с женой в футболках «Оправдать Тихомирову» появились у него на пороге через пять минут после того, как явилась Маша. Сам Вольский единственный был в красной майке с надписью «Я ЛЮБЛЮ И Я ПРАВ!». Он нервничал, был охвачен отчаянным азартом, волнением и не мог больше ждать. Заседание было назначено на десять утра, на часах было половина девятого, и терпеть еще он больше не мог.
– Как у носорога перед тореадором, – отозвался Лекс и погнал соратников на улицу, где припарковал машину.
У них были таблички с надписями «Требуем право любить», «Защитим будущую мать» и многие другие, несколько пакетов с футболками, которые собирались вручать митингующим. Сели, поехали. Вольский включил бодрую, разгоняющую азарт музыку, и они всю дорогу обсуждали шансы на успех акции. Не явится ли Дэн и какую речь произнести перед сторонниками.
Первое, что они увидели, появившись на площади – это два автозака, стоящих у обочины напротив здания правосудия и составленные стопкой барьеры. Рядом была припаркована карета скорой помощи. Настроение притухло. Стало не по себе. Хоть машины стояли как будто пустые и вокруг не шныряли вооруженные люди, но такая готовность вокруг мирного протеста как минимум настораживала и могла завернуть сторонников на подходе. Но делать было нечего, поэтому Вольский вдохнул, выдохнул, и они двинули к широкой лестнице здания. Разложили столик, приготовились и начали встречать прибывающих протестантов.
Алексу быстро стало не до футболок. Маше и Ксении пришлось справляться самим, потому что все, кто появлялись на площади, немедленно хотели обнять или пожать руку автору, сфотографироваться с ним на телефон и поделиться впечатлениями. Некоторую долю внимания получил и Семен, так как появился в истории и тоже казался читателям знакомым и родным. Вольского окружили, и у него лицо болело от улыбки, отвечать на все эти слова поддержки, комплименты и вопросы.
– Уже семьдесят два участника, – проговорил ему в ухо Семен, – футболок не хватает.
Неподалеку припарковался мини-автобус, и оттуда вышли несколько человек с камерами с огромными объективами, несколько человек снимали на телефон с тумб у лестницы. Толпа весело гудела и репетировала кричалки. Где-то раздавали чай в пластиковых стаканчиках.
– Сво-бо-ду Ти-хо-ми-ро-вой! – пронеслось над головами.
Алекса охватило болезненным волнением. Он переживал небывалый прилив энергии, оптимизма и вдохновения. Столько незнакомых людей поддерживают его! Столько не равнодушны! А значит, эти законы мешают не только ему, значит, будем бороться. Только бы помогло!
Ожили и автозаки. Задние двери распахнулись, и на асфальт выпрыгнули с десяток бойцов Росгвардии в масках, касках и с дубинками. Вольский увидел это, и по душе прошлись ледяные когти. В каждом из гвардейцев он видел Дэна. И каждый из них хотел его смерти. Так это ощущалось. И он усилием воли погасил разгорающуюся в сердце агрессию. «Это не враги, – заставлял он себя думать. – Это охрана». Но мысли крутились рефреном, а сердце не успокаивалось. Какая охрана? Кого от кого?
