многими. Вот какая. А такая девушка не должна трахаться без любви, только потому, что она решила, будто уже пришло время. Это никогда не поздно.
— Трахаться? — переспрашивает она, выбираясь из моих объятий.
— Ну, заниматься любовью, понимаешь? Любовью без любви.
Она пристально на меня смотрит.
— Ты сейчас серьёзно?
— Ага, — киваю я.
— Опять словечко стрёмное, — прикусывает она губу.
— Ага, — снова, киваю я. — С Новым Годом, Вик. Счастья тебе и любви. И, умоляю тебя, Цепа близко к себе не подпускай. Иначе всё закончится тем, что он заделает тебе бебика, а сам будет бегать за другими девками. Я серьёзно. Я знаю.
— Бебика? — поднимает она одну бровь.
— Ну, ляльку, — пожимаю я плечами. — Ты же поняла.
— Откуда ты такой взялся, Чебурашка?
— Из будущего, Вик, из будущего…
Я выхожу из квартиры, а она остаётся. Ухожу я не потому, что у неё ещё никогда никого не было, а потому, что действительно понимаю причину своего беспокойства. Это Катя. Я вдруг очень хочу её увидеть. Прямо сейчас. Ничего не говорить, а просто… Ну, в общем…
Я иду по вечернему городу, утопающему в снегу. Шагаю по новогодней сказке. Снег валит и валит, кружится в лучах фонарей, падает на лицо, тает и превращается в маленькие капельки воды.
Я захожу в Катькин двор и двигаю к её подъезду. Перед тем, как войти останавливаюсь и прислушиваюсь. До меня доносится лёгкий скрип. Кто-то качается на качелях. Я иду на звук, обхожу большой сугроб и вижу девушку на широкой лавке качелей. Она медленно и равномерно приближается и отдаляется. Приближается и отдаляется.
— Привет, — говорю я, подходя ближе. — Можно с тобой покачаться?
— Садись, — великодушно разрешает Катька, и я вижу, как на её лице расплывается счастливая улыбка.
Утром меня будит телефонный звонок.
— Артём, привет, это Летунов.
Голос физрука я узнаю сразу.
— Здрасьте, Глеб Алексеевич.
— Ты спишь ещё что ли?
— Нет, — вру я, но голос у меня сонный.
— Давай, быстро умывайся и беги в школу, в спортзал. Разговор есть. Десять минут тебе, понял?
— Понял, — вздыхаю я. — Нет даже на каникулах покоя.
— Отставить разговорчики. Бегом!
Я умываюсь, быстро одеваюсь и лечу в школу. В каморке физрука меня дожидается Дмитрий Белобородов, начальник областного «Факела». Он был рефери и, собственно, судьёй моего боя с Цепом.
— Здравствуйте, — киваю я.
— Вот, Артём. Дмитрий Сергеевич хочет с тобой поговорить.
— Да, — кивает тот. — Но разговор у меня не слишком долгий. Простой и короткий. Ты знаешь, что такое «Факел»?
— Ну-у… — тяну я, припоминая, что о них знаю. — Военно-патриотический клуб, вроде.
— Вообще-то Всесоюзное Молодёжное Патриотическое Объединение. Я хочу, чтобы ты вступил к нам. Там много интересных людей. Боевые офицеры, ребята, опять же из школ и вузов, твои сверстники. У нас интересно и, главное, мы не просто так боевыми искусствами занимаемся, мы реальные вещи делаем для своей страны. Такие, что больше никто не может.
— У вас там спецназ что ли? — хмурюсь я. — Но я не планирую армии будущее посвящать.
— Неважно, у нас дело для всех найдётся. Если коротко, мы меняем будущее своей Родины.
Я усмехаюсь.
— Серьёзно? Тогда, возможно, стоит подумать. Но мне учиться-то осталось всего ничего, а потом я хочу в Москву ехать поступать.
— Ничего, в Москве у нас тоже есть отделение, да ещё и самое большое. Руководят всем, между прочим, наши земляки, Скачков и Брагин. А Брагин так вообще в твоей школе учился, вон Глеб Алексеевич его тренировал.
— Ну, это не совсем так… — качает головой физрук. — Тренировал Скачков, вообще-то. Он из «Динамо» к нам пришёл.
— Неважно. Помнишь ты Брагина?
— Ну, так… — пожимаю я плечами. — Он ведь года на три или четыре старше. Особо и не помню.
— Ничего, познакомишься. Приходи. Просто так, без обязательств. Посмотришь, что мы делаем, а там решишь.
— Ну, ладно, — соглашаюсь я. — Приду как-нибудь…
Я возвращаюсь домой, звоню Кате и еду с ней к дяде Вале. К нему пока нельзя, но передачку у нас забирает. Мандарины, конечно же. А ещё записку от Катьки и открытку от меня.
— Поправляется, — говорит его лечащий врач. — Всё хорошо будет, подождать только надо немного…
После больницы я ловлю машину и мы едем на другой конец города. По мосту, через реку, за барахолку, в самую тьму-таракань. Выходим задолго до места назначения и идём пешком мимо покосившихся избушек.
— Куда ты меня завёз? — удивляется Катя. — Что здесь такое?
— Скоро узнаем, — усмехаюсь я. — Я ведь и сам не знаю.
— Как это? Ты что… Уж не хочешь ли ты сказать…
— Хочу, — киваю я. — Именно это я и хочу тебе сказать.
Из труб валит чёрный угольный дым, мальчишки катаются с горок на больших полиэтиленовых мешках, набитых снегом. Машин нет. Мы доходим до небольшого магазина и, свернув за последним домом на улице, подходим к калитке. Забор высокий, глухой. Я останавливаюсь и озираюсь по сторонам. Никого нет, и нас никто не видит. Достаю из кармана ключ и, размотав тряпицу, закрывающую висячий замок, открываю его. Он поддаётся сразу, и мы проходим во двор. Здесь всё в снегу, никто не чистит. Посреди двора стоит ветхая, вросшая в землю и покосившаяся избушка.
Я иду вперёд, а Катя следует за мной. Мы пробиваемся к крыльцу, и я ногами расчищаю снег, чтобы было возможно открыть дверь. На ней висит такой же замок, как и на калитке и тоже открывается тем же ключом.
Внутри холодно. Рядом с раскуроченной печкой стоит косая кровать и шкаф. Есть ещё стол. Стены чёрные, потолок провисший, электричества нет.
— Кать, поглядывай в окно, ладно?
— Ага, — соглашается она. — Ты нашёл карту?
— Записку, — говорю я. — И ключ.
Я отодвигаю кровать, отбрасываю лежащие под ней почерневшие от времени коврики и нахожу люк в полу. Дёргаю за металлическое кольцо и открываю.
— Что там? — взволнованно спрашивает
