я даже без каблуков сегодня. Всё для тебя, милый.
От неё пахнет «Опиумом», и этот аромат меня отравляет и немного сводит с ума. Мы танцуем под сладкий голос Иглесиаса и Вика тесно прижимается ко мне. И не просто прижимается, она шевелится, производит едва заметные движения, которые заставляют меня невольно реагировать, и она чувствует эту реакцию, и воспринимает, как неоспоримое и по-юношески твёрдое и несгибаемое доказательство своей неотразимой магии.
Я наклоняюсь и целую её в шею и чуть касаюсь языком. Она вздрагивает, содрогается, откидывает голову и смеётся одновременно страстно, победно и призывно… Что ж ты со мной делаешь.
Музыка заканчивается, а мы не замечаем, увлечённые «танцем» и наметившимся взаимопониманием по ключевым вопросам межполового общения. Случайно я замечаю, что на нас все смотрят и останавливаюсь.
— У меня есть квартира, — горячо шепчет мне на ухо Вика, не замечая ничего вокруг. — Подруга с родителями на все каникулы уехала в Ленинград, а я взяла у неё ключи. Пойдём? Прямо сейчас. Хочешь?
Хочу ли я? Ты, должно быть, шутишь, детка. Ну кто же не хочет!
— Конечно, да, — киваю я. — Стой здесь. Я отойду на одну минутку.
Я хочу предупредить Катю, что ухожу и, заодно, попросить Миху проводить её до дома. Эта идея мне не очень нравится. Не знаю, почему, но не нравится. Миха тот ещё ходок. Я ведь сам хотел её проводить.
Бегаю по залу, но Катьку найти не могу. Блин, может, в туалет пошла…
— Миха, ты Катюху не видел? — хватаю я своего дружка за локоть.
— Видел. Она домой пошла.
— Да ну, с чего бы? Ты гонишь, Миш…
В груди кто-то проводит гвоздём по стеклу. Блин!
— Нет, она стояла, смотрела вместе со мной, как ты Вику мацаешь, а потом домой пошла.
Твою мать! Блин… как-то хреново получилось… Я же её пригласил, а сам…
— Во всяком случае, — продолжает Миха, — сказала, что домой. Я хотел проводить, но она отказалась, типа времени мало ещё. Да ладно, чё ты, дойдёт, вон от снега светло. Слушай, Вика сегодня тебе даст, мне кажется, если ты, конечно, найдёшь где. Ко мне не просись.
Миха ржёт.
— Давай, чемпион, не теряйся! — хлопает он меня по плечу.
— Ну, ты где есть-то? — подходит сердитая Вика. — Если другие планы…
— Что ты, какие планы! Пошли, милая, пошли скорей.
Вика проходит в комнату и по-хозяйски включает магнитофон. Начинают петь «Арабески». Обстановка здесь дорогая, мебель импортная, диван с велюровой обивкой и телек явно цветной. В углу наряженная ёлка. На журнальном столике стоит бутылка вина и два бокала, три свечи в подсвечниках, открытая коробка конфет, мандарины… Ну, надо же, подготовилась. Она чиркает спичкой и зажигает свечи.
— Открой бутылку и выключи свет, чемпион.
Класс… Пахнет хвоей и мандаринами… Начало захватывающее и многообещающее… Только что-то не так, что-то не сидит, что-то раздражает и будто, немного царапает. Наверное, то, что мы в чужой квартире, как воры, а это не особо приятно. Наверное, поэтому, я и чувствую себя немного не в своей тарелке. Хотя, с другой стороны, когда меня такое смущало…
— А тебя это возбуждает? — усмехаюсь я и беру штопор.
— Что?
— То, что я чемпион.
— Возможно, — пожимает плечами Вика.
— А если бы вчера выиграл Цеп? Здесь сегодня был бы он?
Вика хмурится:
— Я не поняла, ты недоволен, что здесь не он сегодня?
— Нет, что ты, — мотаю я головой и разливаю вино по бокалам. — Я очень доволен. Я счастлив. Нет, правда. Знала бы ты, сколько лет я о тебе мечтал.
Протягиваю ей бокал.
— И сколько? — чуть щурится она, отпивая вино. — Свет выключи.
Я подхожу к выключателю и вырубаю свет. Комната погружается в сумрак, и три свечи, как магический афродизиак заставляют кровь бежать скорее.
— А гирлянду на ёлочке можно включить, не знаешь? — спрашиваю я.
— Так сколько лет ты обо мне мечтал?
Вообще-то прямо с первого класса. А это целых полвека. Пятьдесят лет. Обалдеть! Вот уж действительно, долог путь к успеху. Я качаю головой и улыбаюсь.
— С первого класса, Вик. Как только тебя увидел, сразу влюбился. Помню тебя с самого первого сентября. Ты тогда в колокольчик звонила.
— Точно, — удивлённо произносит она и её голос слегка прерывается. — Подойди ко мне…
Я подхожу. Провожу кончиками пальцев по шее, по ключицам, по плечу. Веду пальцы вдоль руки. Она вздрагивает от моих прикосновений и легко передёргивает плечами. Неужели волнуется?
— Волнуешься? — спрашиваю я.
Она облизывает губы и молча кивает.
— Я… — говорит она и замолкает. — Я решила… В общем, хочу, чтобы ты был моим… ну, первым мужчиной…
Ого! Кто бы мог подумать! Неожиданно…
— Что? — тихо спрашивает она улавливая удивление в моём взгляде.
— А ты… Ты меня любишь, Вика?
Она снова передёргивает плечами, но на этот раз немного нетерпеливо и раздражённо.
— Ты хочешь устроить вечер вопросов и ответов? — спрашивает она.
— Нет, конечно, — качаю я головой. — Просто… Иди ко мне, милая…
Я привлекаю её к себе и обнимаю. Она немного дрожит и, кажется, действительно волнуется. Я кладу руку ей на шею. Хорошая, податливая, красивая, с тонким запахом с взволнованным дыханием… Настоящий подарок судьбы. Я прижимаю её и вдруг ясно и чётко понимаю, почему чувствую себя неуютно, и что это за кошки или мышки, скребущие на сердце…
— Знаешь, Вика, — тихо говорю я. — Ты мне очень нравишься. Правда. Ты и сама это знаешь, да и чувствуешь. Вот и прямо сейчас, чувствуешь?
Она кивает. Как не чувствовать-то? Я конкретно так упираюсь в неё тем, чего она хочет и боится.
— Но мы ничего с тобой не будем делать. Можем обняться, посидеть, поболтать, хлопнуть вина…
— Почему? — спрашивает она. — Я не понимаю…
— Потому что такая девушка, как ты…
— Какая такая? — чуть грубовато перебивает она.
— Такая красивая, такая привлекательная, желаемая и обожаемая
