Книга Дневник - Генри Хопоу

Все же, когда и Вика дотронулась до Кейси, мы смогли вас разделить.

МЫ ОТДАВАЛИ СИЛУ

Мы чувствовали это так же хорошо, как и видели, что щит, куполом защищающий нас, исчез, вспышкой моргнув в высшей его точке.

Перед отправлением мы убедились, что поляна, днем ранее залитая черной массой, была зеленее зеленого. Оставалось только серое кострище, которое Витя тщательно перерыл складным ножом.

— Уже завтра здесь вырастет высоченная трава. Такая зеленая, что ее цвет будет считаться эталоном зелености. Эту траву будут фотографировать, печатать на открытках и размещать в справочниках. Агрономы со всего мира…

— Витька, успокойся уже. — Вика улыбнулась, положила в мусорный пакет последний обгорелый кусок бумажной обертки консервной банки и завязала узел.

Витя футболкой протер лезвие ножа и отнес его обратно в законное место, выделенное Гео-Гео.

— Справился вез девчонок, — подмигнул он, когда вернулся.

Мы двинулись в путь.

Ни тропинки, ни примятой травы, ни следов поединка Вити с вороной в поле не было. Птицы, конечно, летали, но ни единой вороны. Волей-неволей мы продвигались по полю к дороге, протаптывая новую прямую линию на его девственном полотне и озираясь по сторонам. Мы готовились к атаке, но ее не было. Ее не было, даже когда мы прошли водонапорную башню. Заставила переживать только проезжающая развалюха, водитель которой посигналил и прикрикнул в окно что-то похожее на «вот это жопа!», когда Вика выбрасывала пакет с мусором в мусорный бак, наполненный до отвала. Только из-за этого озабоченного водителя мы и насторожились. Только поэтому мы свернули с дороги и пошли в Курямбию другим маршрутом — через Утопию Грешников.

— Там нет дорог, а где нет дорог, нет и автомобилей. А где нет автомобилей, нет и Козлова с директоршей, — пояснил Витя.

— Там не опасно? — струсил я, вспоминая его рассказы о том районе.

— Очень опасно… если не знаешь, куда идти. Я же знаю Утопию, как Гео-Гео — карту мира.

— Может, все же — по дороге?

— Я думаю, Витя прав, — Вика взяла меня за руку. — Да, в Утопии опасно, но, Илона, сейчас идти вдоль дороги еще опаснее. Идти по дороге, где черный внедорожник может настигнуть нас в любом месте — безумие, на которое не решится даже самый…

Мы пересекли границу Утопии.

Асфальт на дороге прекратился поваленным наземь фонарным столбом. За ним начиналось перемолотое глиняное месиво: битые бутылки, шприцы, ломаный шифер, булыжники — все вперемешку. Это заменяло асфальт, которого, похоже, никогда и не было с основания города.

— Не бойтесь и четко следуйте по моим следам, — предупредил Витя.

Он точно знал, куда идти. Шагал уверенно. Под его ногами переваренная с годами земля держала форму, не проваливалась. Один раз я все же ступил немного левее: нога тут же по колено увязла в грязи. «Обречен», — подумал я. Меня вытащили.

— Потом научишься! — Витя похлопал меня по плечу. — Вика, ты следи за ним… за ней.

Так, следуя по следам и остерегаясь провалов, мы и подошли к первым постройкам. Такие старые, ветхие дома я видел только раз — по телевизору, в передаче про заброшенные деревни. Во многих домах отсутствовали окна. У многих провалилась крыша. От некоторых, сгнивших, остались только углы стен с пожелтевшими обоями да кирпичная печь с обвалившейся трубой. Можно было предположить, что все дома не жилые, вот только из каждого на нас смотрели глаза окаменевших лиц. Люди, которых сложно назвать людьми. Они больше были похожи на манекены или восковые фигуры, тающие под летним солнцем. Их опухшие губы, свисающие желейные щеки, отдающие коричнево́й, наседающие на глаза брови… Жуть! У некоторых и глаз-то не было видно… и рта. Вместо лиц — сплошные лепешки — точно пережаренный блин с дырками.

— Смотри под ноги, а не глазей, — стиснув зубы, порекомендовал Витя. — Они не любят, когда на них пялятся.

Это было сложно. Мы словно попали в фильм ужасов про зомби-апокалипсис. Невозможно было не смотреть по сторонам. Даже сам Витька не мог сдержаться, а ведь он находился там не впервые. Казалось, его все еще удивляла местная атмосфера.

Кое-как мы добрались до мостика, а по нему — через овраг, напрочь забитый мусором разной масти. Раньше по нему протекала речушка. В ней более-менее хозяйственные женщины стирали белье, а мужчины, что еще имели возможность трудиться на заводе удобрений, мылись после рабочего дня. Потом, когда Утопия стала Утопией, когда ни первых, ни вторых не осталось в загнивающем районе города, речушку стали использовать иначе.

— Рыбы в ней отродясь не водилось… да и чистой водой она никогда не славилась. В нее спускалось много отходов с того же завода удобрений и с пивоваренной фабрики. Вроде, даже канализация подводилась в нее с других районов. Но она существовала. Однажды грешники плюнули на границы дозволенного настолько сильно, что не только ссали и срали в нее, но и стаскивали в нее все помои. Но она все еще существовала, хоть и больше напоминала тонюсенький ручей.

Терпение властей города кончилось, и для речки прорыли новое русло в обход Утопии Грешников. Это было давно. Тогда еще ни нас с тобой, — Витя посмотрел на мою грязную по колено ногу, — ни Вики, ни даже Ваньки не существовало. Прошло лет тридцать, если не сорок, когда здесь не осталось гнилой воды для полива гнилых посевов. А все потому, что грешники на своей земле, в свой единственный источник не только гадили, а еще и топили живность, которую не могли прокормить. Новорожденные котята и щенята были в первой очереди. Потом очередь занимали даже покойники, умершие и своей и не очень смертью. Топить их было незачем. Бесхозные дома разбирались на материалы, и из них строили плоты. На них складывали трупы и поджигали. В последующем в десяти километрах от границ города и в семнадцати от Утопии, там, где русло реки вдвое уже, образовался затор из обугленных трупов. Их нашли совершенно случайно. Лесничие. У одного разорвалось сердце, он умер на месте. У второго от зловония сперло дыхание, и помутнело в глазах от увиденного, но он успел набрать номер службы спасение, прежде чем потерял сознание. Там образовалась плотина из трупов. На поверхности воды — и обгоревшие тела новорожденных. У некоторых не было голов, у некоторых — рук. Кто-то, напротив, мог похвастать тремя ушами, шестью пальцами…

— Довольно! Меня сейчас стошнит! Рвота полетит через Илону тебе на голову! — Вика закрыла