причинила ему боль.
— Это вывело его из строя?
— Он кричал и его вырвало, — говорит она.
— Я прикоснулась к нему, Нико. Мне жаль, но это было лишь средство для достижения цели — причинить ему боль.
Я смотрю на неё, потрясённый тем, что она думает, будто мне не похуй, что она сделала, лишь бы с ней всё было в порядке.
— Ты молодец, — говорю я ей.
Христос, мой голос грубый от невысказанных эмоций, и я изо всех сил стараюсь держать себя в руках.
— Он всё ещё в доме? — спрашивает Джеймс.
— Я так думаю. Я заперла его в художественной комнате в подвале. Я притворилась, что хочу к нему прикоснуться, а потом выкрутила ему яйца и пырнула его в щеку.
Она маниакально повторяет свои слова, и мне не нравится её цвет. Она бледная, как кувшин со сливками, и её кожа выглядит восковой.
— Хорошая девочка. Ты хорошо его отделала. Я так чертовски горжусь тобой, — говорю я ей. Позже будет время поговорить. Посмотреть, понадобится ли ей психологическая помощь. Сейчас мне нужно отвезти её домой, но сперва нам нужно разобраться с этим ублюдком.
— Хочешь, чтобы я разобрался с ним? — спрашивает Джеймс.
— Нет. Ты останешься здесь с Синди.
— Нееет, Нико. Не уходи, — она хватается за меня.
Я осторожно отстраняю её руки от себя.
— Tesoro, я ненадолго. Джеймс с тобой. У него есть пистолет. Он знает, как им пользоваться. Ты в безопасности. Мне нужно пойти и разобраться с этим ублюдком.
— Нет. Позволь Джеймсу сделать это. Останься со мной.
— Синди. Я ненадолго. Я должен сделать это, чтобы отомстить за все те ужасные вещи, которые он сделал с моей женой.
Я нежно целую её в лоб.
— Дай ей выпить, — говорю я Джеймсу. — Включи обогрев, согрей её. Я быстро.
Я проверяю свой пистолет и нож, а потом ухожу через лес к дому.
Когда я прихожу туда, то вижу разбитое окно. Должно быть, она что-то то из него выбросила. Я забираюсь внутрь и слышу крики снизу.
— Ты, блядь, мертва. Я серьёзно. Вернись сюда. Ладно, слушай, я не это имел в виду. Ты же не хочешь быть убийцей, не так ли? Синди? Вызови скорую. Помоги мне. Я… О, Христос, это больно. Что ты сделала с моими яйцами? Я думаю, я умираю, Синди. Синди? Ты всё ещё здесь?
Он испускает пронзительный крик.
Пройдя по коридору, я вижу ключи, которые она уронила.
Я подбираю их и бегом спускаюсь по лестнице.
— Синди? — С той стороны двери доносятся жалкие всхлипывания. — Это ты? Открой дверь, дорогая. Клянусь, мы сможем всё уладить.
— Эй? — говорю я.
— Кто это?
— Я прогуливался в лесу и услышал крики. Тебе нужна помощь?
— Там наверху есть женщина? В доме?
— Женщины нет.
— Грёбаная пизда.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Нет. Я не в порядке. Я в агонии.
— У меня здесь есть ключи. Они были на полу. Мне открыть дверь?
— Да. Да. Видишь три больших старомодных ключа, это один из них. Не ключи Йеля. Длинные. Это тот, у которого латунь слегка потускнела.
Я вижу его и вставляю в замок. Дверь открывается, и Луи смотрит на меня. Я вижу момент осознания в его глазах, и облегчение на его лице превращается в страх, а затем, поразительно, в гнев.
— Ты, — он выплёвывает это слово.
— Да, я, — отвечаю ему.
Он отступает, когда я подхожу к нему.
На мне нет пальто, и он сразу же замечает кобуру, пристёгнутую сбоку.
Он бледнеет.
— Ты собираешься застрелить меня, да?
Я смеюсь.
— Нет. Это было бы слишком безболезненно.
Я размахиваю ножом и с каждым шагом к нему просчитываю, куда придётся первый удар кончика лезвия. Желание почувствовать его кровь на своих руках осязаемо. Его мучительный крик агонии — музыка для моих ушей, эхом разносящаяся по комнате. Полотна с изображением моей прекрасной жены испорчены его больным представлением о ней. Я втыкаю нож ему в живот и дёргаю лезвие вверх, потроша его, как грязную грёбаную свинью. Он испускает придушенный вздох, и кровь стекает по его губам. Больной ублюдок даже не сопротивляется, он слишком измождён и плачет о помиловании. Что только бесит.
Он может мучить и травмировать мою жену, но он прячется от моего гнева. Я выдёргиваю лезвие из его брюшной полости только для того, чтобы вбить в его почки в быстром темпе. Каждый удар клинка приближает его к смерти ещё на один шаг, пока я наконец не смилостивился над его душой и вонзил лезвие в яремную вену, и кровь хлынула струёй, а свет в его злых глазах меркнет. Он опускается на пол, и его жалкое существование вытекает на холодный твёрдый пол под ним.
Но я всё ещё не удовлетворён. Я поворачиваюсь и рассматриваю холсты, разбросанные по всей комнате. Синди нарисована под разными углами, в разные моменты, но самые интимные из них — с изображением моей дорогой жены в свадебном белье. Слишком много слепой ярости, чтобы выплеснуть её на похитителя сейчас, когда он мёртв на полу, и я не получу удовлетворения, ещё больше изуродовав его труп. И тут меня осеняет идея. Я заглядываю под раковину и нахожу там масляные краски и вяжущее средство с надписью «минеральный спирт». Я улыбаюсь. Я обливаю комнату и тело Луи горючей жидкостью. Останавливаюсь у двери и смотрю на развратные картины моей Синдерс.
Моя, блядь, жена.
Моя любовь.
Затем я щёлкаю зажигалкой и бросаю её в комнату. Мои глаза загораются от удовольствия, когда я смотрю, как пылает ад, — теперь преступление по отношению к моей жене отомщено.
Глава 36
Синди
Густой серый дым целует тёмное небо, когда Нико выходит из леса.
Он садится со мной на заднее сиденье и заключает меня в свои объятия, целуя в макушку. Джеймс везёт нас по длинным колеям к главной дороге.
— Сейчас ты в безопасности, — Нико гладит мои волосы. В безопасности. — Он ушёл. Навсегда.
Я киваю, размышляя о его словах. Я не сожалею о том, что Нико убил Луи. Мне не нужны грязные подробности его смерти, какими бы мучительными они ни были. Я рада, что он мёртв.
— Я также сжёг дом. Человек, которому он принадлежит, такой же поганец, каким был Луи, и это место не заслуживает того, чтобы стоять. Дом, Луи, картины — всё исчезло.
— Он был известным художником, — говорю я. — Люди узнают, что он пропал, и тебя могут обвинить в его убийстве, — мысль о том, что Нико
