Я вспомнил, как какое-то время назад моя мама говорила мне, что ее хороший приятель – директор театра им. Вахтангова – спрашивал ее, собираюсь ли я строить дом на своем участке. Тут же память подсказала, что этот человек близко дружит со Светлановым. Ниточки соединились, но я никак не мог понять, почему сам дирижер, будучи знакомым со мной лично, не поинтересовался моими планами. Полагаю, что сам Светланов даже не интересовался перипетиями с какой-то там землей. Скорее всего, его деятельная жена, приглядев участок, попросила благоволившую к Светланову Раису Максимовну Горбачеву поспособствовать в переоформлении собственности. Так без меня меня женили, хотя на самом деле здесь будет уместнее сказать – развели: лишили собственности абсолютно незаконным образом, даже не потрудившись об этом сообщить.
Но я не из тех людей, которые позволяют вытирать об себя ноги. Мои письменные протесты тут же полетели генпрокурору Союза, прокурору Москвы и прокурору Московской области, который как раз и среагировал оперативно, наложив арест на любые действия с участком. Вернувшись с турнира, я позвонил заместителю председателя Мособлисполкома Муравьеву и интересуюсь, каким образом моя земля без моего участия перешла в собственность другому человеку.
– Да, – с вызовом отвечает мне Муравьев. – Мы переоформили ваш участок.
– А на каком основании?! Он был оформлен в мою личную собственность, а вы забрали.
– Вы его не осваивали и мы забрали.
– Это не основание! Мой участок – хочу осваиваю, хочу – нет. Вы не имеете права.
– По нашим данным, вам уже выделяли участки, а вы их все время кому-то отдаете: то женам, то еще кому-то.
– Что вы говорите?! Я вам перезвоню завтра, и, будьте добры, представьте мне хоть одно доказательство этой информации.
Конечно, никаких подтверждений своим словам он не нашел и вынужден был признаться, что вернуть мне мой участок не может лишь потому, что решение о его выделении принимал Мособлисполком, а решение по переоформлению собственности подписал заместитель председателя правительства. Мне осталось только еще раз указать ему на ошибку и сообщить, что мое законное право на владение именно этой землей подписывал не заместитель председателя, а сам председатель.
– Так что убедительно прошу вас вернуть мне мою законную собственность! – Я закончил разговор и на следующий день снова улетел в очередную командировку.
В мое отсутствие пытались обрабатывать Наталью, уговаривали, увещевали, даже пеняли ей на то, что Светланов такой уважаемый человек, а мы не желаем пойти на уступки. Но жена проявила характер и категорически отказалась смотреть любые другие варианты. Возвратившись в Москву, я поехал в исполком Одинцовского района документально возвращать свою собственность и обнаружил, что кресло главного архитектора занимает все тот же товарищ Пальнов, который восемь лет назад с энтузиазмом лазил со мной по сугробам, помогая выбирать участок. Улыбаюсь ему приветливо, но все же пеняю:
– Как же вы допустили подобный произвол? Вы же мне помогали, ездили со мной, смотрели, советовали.
– Да понимаете, Анатолий Евгеньевич, мне сказали, что вы потеряли интерес, строиться не будете.
– А разве нельзя было спросить у меня лично?
– Как-то не смогли вас найти, – предлагает он мне странные объяснения. Надо заметить, что совместное зимнее приключение нас на какое-то время сблизило. Мы общались, я даже как-то навещал его в больнице. Потом жизнь развела из-за обоюдной занятости, но поверить в то, что человек меня искал, но не нашел, я не мог.
– Как это, – спрашиваю, – Николай Павлович, – вы не нашли?
– Ну вас же никогда нет в Москве. Вы то на одних соревнованиях, то на других, то еще в каких-то разъездах.
– Видимо, вы не очень хотели искать. – Смотрю на него пристально и замечаю, что под моим взглядом он начинает краснеть. Но продолжает недоумевать и притворяться:
– С чего вы так решили?
– Да вижу, у вас на столе телефонная книжка лежит. Я прекрасно помню, как в эту самую книжку вы записывали и мой телефон, и телефон моей мамы, которая всегда в Москве и постоянно на связи. Открывайте страничку с моей фамилией.
Профессиональная зрительная память меня не подвела. Пальнов обнаружил свои записи и стушевался. Ему стало страшно неудобно, и он признался:
– Конечно, Анатолий Евгеньевич, вы правы. Надо было вас найти, поговорить. Но мне сказали, что вам участок не нужен.
– Я все равно не понимаю, каким образом можно было отобрать участок без решения суда?
– Ну, ведь указание было, Анатолий Евгеньевич. Из правительства. А там Горбачев, Раиса Максимовна звонила. – Теперь он разговаривал со мной как с маленьким ребенком, которого терпеливо учат уму-разуму. – Давайте не будем ворошить прошлое, тем более что есть еще проблема в настоящем.
– Что за проблема?
– Ваши строители срубили восемь сосен без согласования с лесниками. Официальная цена – двести рублей за сосну, а со штрафными санкциями все восемьсот будет.
– Вы уверены, что это сделали мои строители?
– Абсолютно!
Честно говоря, я уже был готов оплатить злосчастный штраф, только бы уже завершить нервотрепку и приступить к строительству, но в этот момент дверь распахнулась и в кабинет зашла заместитель Пальнова, слышавшая обрывки разговора, и спросила:
– Это вы про сосны на участке Карпова?
– Да, – отвечает начальник.
– Так их ведь Светланов вырубил.
На побагровевшем лице Пальнова заходили желваки. Думаю, бедную женщину начальник уволил в тот же день, но мне благодаря ее неожиданному появлению не пришлось платить деньги за вырубленные не моей бригадой деревья. Архитектор вынужден был извиниться и официально закончить мои мытарства.
Я известил начальника управления Скегина о том, что вопрос улажен и строители могут возвращаться на участок, но за два месяца там так никто и не появился. Снова пришлось обращаться к директору Главмосстроя, который запустил наконец строительство, пригрозив подчиненному увольнением.
Все мои жилищные и прочие неурядицы так или иначе разрешались положительно, но меня не оставляло чувство какой-то тошноты от системы, в которой исполнение решения приходится выбивать, у кого-то что-то просить и постоянно доказывать свое право на получение чего-то на законных основаниях. Думаю, немаловажную роль в том, что в конце концов я преодолевал бюрократию, играл и чемпионский характер, привычка двигаться к своей цели, невзирая на преграды и обстоятельства. Но сколько людей опустят руки, не пойдут просить и доказывать, предпочтут смириться.
Моя настойчивость сделала свое дело: я стал полноправным москвичом. Считается, что ремонт – это маленькая война. Говорят, его нельзя закончить, а только остановить. Что ж, закончить переезд, конечно, можно, но нервов и сил он отнимает ничуть не меньше, чем любой ремонт. Хлопоты, пусть даже и радостные, все равно доставляют беспокойство, заставляют нервничать и переживать. Не могу сказать, что сборы напрягали меня очень сильно. Некогда было расстраиваться и переживать по этому поводу. Тем более что в тот момент судьба обрушила на меня очередную трагедию – безвременный уход любимого отца, который я долго не мог ни понять, ни принять. С другой стороны, бытовые хлопоты и постоянная занятость отвлекали от горьких мыслей, помогали пережить утрату. Вещи в квартире родителей мы собрали довольно быстро. А о своей квартире на Петроградке я особо не думал. Я там не жил, вещей не хранил. Единственное, что надо было упаковать – книги: большая библиотека примерно в три тысячи томов. Но мне после всей кухонной утвари, картин, штор, постельного белья и миллиона каких-то мелочей, которые жалко и невозможно оставить, сбор книг представлялся сущей ерундой. Наивный!
