Тереза почти сразу принялась плакать, и Тристан обхватил ее за плечи.
– Он был маленьким и болезненным ребенком – вы можете проверить это в больнице – и просто не выжил: умер во сне.
– У него были сломаны ребра, – заметил Сорвин.
– Нелл любила его, – уставшим голосом еле слышно ответил Тристан. – Она не могла смириться с его смертью. Она прижимала его к себе, пытаясь вдохнуть в него жизнь; она несколько дней находилась в истерике.
Все молчали; ни у кого не было оснований не доверять этому.
И лишь Айзенменгер, видя, как Елена сереет на глазах, решил побыстрее покончить с формальностями.
– И это поставило перед вами новую проблему. Конечно, вы могли пойти официальным путем и сообщить властям о смерти Тома, но тогда возникала угроза, что станет известно об инцесте. Вы знали, что вскрытие младенцев предполагает проведение генетической экспертизы, а это могло подвергнуть вас колоссальному риску.
Тристан молча посмотрел на Айзенменгера.
– Поэтому вы похоронили младенца, и вам понадобилась замена, – продолжил тот.
– Фиона Блум, – вмешался наконец Сорвин.
– Вот именно. Фиона Блум уехала из деревни незадолго до этого, и она была беременна.
– Но как они узнали, где ее искать? – спросил Сорвин. – Вряд ли она поддерживала связь с Хикманами.
– Конечно нет. Зато она поддерживала связь с отцом своего ребенка.
– С Грошонгом, – догадалась Фетр.
Айзенменгер кивнул.
– Малькольм Грошонг в течение многих десятилетий служил этому семейству. Он следил не только за ведением хозяйства в поместье, но и присматривал за всеми Хикманами. Он был предан этой семье и готов пойти на все, чтобы ее защитить.
Грошонг знал, что Фионе Блум не нужен ее сын, и уговорил ее отдать его в замок, где ему был бы обеспечен такой уровень жизни, которого Фиона никогда не смогла бы достичь.
– Какая удача, что у нее родился мальчик, а не девочка, – тихо промолвила Беверли.
– Да, тогда бы возникла проблема, но и ее можно было бы решить. Например, усыновить ребенка из Восточной Европы.
– Проблема была в том, что Нелл отказывалась воспринимать его как сына, – пробормотал Тристан. – Она относилась к нему скорее как к племяннику.
– Думаю, теперь перед вами стоит куда более сложная проблема, – не спуская глаз с Елены, произнес Айзенменгер.
Тристан встретился с Айзенменгером взглядом, и Айзенменгер увидел, что тот его не понимает.
– Я имею в виду Клода и Пенелопу Флеминг, – пояснил он, глядя на Елену.
Казалось, Елена вот-вот лишится чувств, но это заявление заставило ее снова собраться.
Однако эти имена произвели гальванизирующее воздействие не только на нее. Беверли побледнела, Тристан уставился на Айзенменгера, и Тереза подняла голову с плеча мужа.
Первой опомнилась Елена.
– Что ты хочешь сказать?
– Поскольку они были крестными Нелл, они были очень близки, – опустив глаза, ответил Айзенменгер. – И она во всем им призналась. Как звучала эта фраза? «Совершенное тобой преступление настолько ужасно, что один лишь Господь сможет тебя простить». Почти библейское изречение, подразумевающее не обычный проступок.
– Инцест Нелл, – прошептала Елена, переводя страдальческий взгляд на Тристана и Терезу.
– Думаю, то, что Нелл рассказала о происшедшем кому-то за пределами семейного круга, само по себе было ужасно, но еще хуже было то, что она написала о смерти ребенка: это становилось слишком рискованным.
Глаза Терезы расширились и стали просто огромными. На лице Тристана тоже появилось выражение недоверия. Айзенменгер с профессиональным вниманием уставился на обоих.
– Думаю, это решение было продиктовано желанием избежать риска, – промолвил он, обратив взгляд на Елену.
– Нет… Вы ошибаетесь, – воспротивился Тристан. – Это было ужасное стечение обстоятельств. Я был так же потрясен, как и все…
– Но только не Малькольм Грошонг, – перебил его Айзенменгер. – Думаю, именно он убил Флемингов.
Он почувствовал на себе пристальный взгляд Беверли, но сделал вид, что не замечает его. Елена медленно качала головой.
– Малькольм? – переспросил Тристан.
– Полагаю, ни Тристан, ни Тереза ничего не знали о решении, призванном обезопасить семейную честь Хикманов, – поворачиваясь к Сорвину, заметил Айзенменгер. – Думаю, они были искренне потрясены убийством четы Флеминг.
– Ты сказал о принятом решении, – словно в полусне промолвила Беверли. – Но кто же его принял?
Айзенменгер уже взорвал этим вечером несколько бомб, но эта последняя оказалась просто убийственной.
– Элеонора.
Ему никто не поверил, и это его не удивило. Элеонора была интеллигентной старухой, страдавшей слабоумием. Как она могла потребовать убить двух достойных, ни в чем не повинных людей?
– Думаю, этого мы уже никогда не узнаем. Возможно, это было высказано в виде намека, как в случае убийства Томаса Бекета.[32]Как бы там ни было, думаю, Малькольм Грошонг убил родителей Елены, потому что знал, что этого хочет Элеонора Хикман.
– Это невозможно! – вскричал Тристан. – Вы просто пытаетесь воспользоваться беспомощностью старой женщины.
– Элеоноре всегда было присуще чувство семейственности, и со временем оно подчинило ее себе целиком. Думаю, она не видела другого выхода из создавшегося положения и нашла в лице Грошонга превосходного исполнителя. Он предан ей. Он работает на Хикманов, но живет ради Элеоноры.
Тристан и Тереза не верили ему, да и не могли поверить в такое.
– Единственное, что мне неизвестно, это знал ли обо всем Хьюго, – задумчиво произнес Айзенменгер.
Он нахмурился, словно ему не удавалось найти последнее слово, для того чтобы разгадать кроссворд.
– То есть, если я правильно понимаю, вы утверждаете, что Грошонг убил Клода и Пенелопу Флеминг? – спросил Сорвин.
– Именно так.
– А какие у тебя доказательства? – покачала головой Беверли.
– Никаких, но это выглядит вполне правдоподобно, – пожал плечами Айзенменгер. – К тому же объясняет убийство Уильяма Мойнигана.
