закусывать. Во-вторых, дайте мне напиться, так для всех будет лучше…
— А тебе не говорили, что ты слишком наглый?! — спросил меня кто-то, когда я заснул у растопленного камина.
— Я слишком трезвый, чтобы с тобой разговаривать, кем бы ты ни был… — ответил кто-то моим голосом.
— Так выпей и продолжим…
Я последовал совету и опять начал мучиться изжогой от вина…
— Кто? — спросил кто-то, и пламя в камине освятило его лицо.
Его светлость, сам граф Мубер Латьяун…
— А это так важно, чтобы не пить за неё?!
— Важно. Ты способен говорить и думать?!
— Нет. Я пьяный в мясо. Ты говоришь не со мной… Ты говоришь с другим во мне…
— Что было в Весёлом?
— Твоего сына пытались отравить… может, меня пытались отравить… Но я не думаю, что меня пытались… Убивать за одного сраного рыцаря восемь дворян — это слишком… Это из-за твоего сына…
— Ты понимаешь, с кем ты говоришь?! — пытался резать интонациями голос.
— А мне без разницы… — говорил кто-то во мне. — Ты понимаешь, что такое пустота?!
— Делать-то что будешь?
— А что я могу? Доказать ничего нельзя… Вызов бросить — тоже не по рангу…
— Говорят, что мой сын злоупотребляет заграничными, контрабандными смесями… — не подержал мой волны настроения граф. — Что ты знаешь об этом?!
— А надо ли, чтобы я что-то говорил?! Ты же всё сам отлично знаешь…
— И всё же?!
— Твой сын уже мёртв. Это дело времени… Такие уже не останавливаются… — на этой фразе мне не пришло ничего лучшего, как потребовать себе ещё бутылку. Сам, если задуматься, ничем не лучше кор-сэ́, только я по алкоголю. — Выпить бы. А то в горле пересохло…
— А ты не боишься мне это говорить?!
— Мне это даже не смешно… — ответил кто-то моим голосом. — Становись в очередь…
— Сделать что-то можно?
— Убрать подальше от столицы, да и вообще из мест, где он сможет достать…
— Решено… — задумавшись, сказал граф. — Он уедет… И ты уедешь вместе с ним…
— А мне-то зачем… это… надо?!
— Ну, я думаю, твоя шкура тебе дорога?
— А причём тут моя шкура?! — Меня пробило на хриплый, каркающий смех.
Я встал с кресла и нашарил на столике полупустую бутылку.
— Мне известно, что ты самозванец. Как ты думаешь, если я знаю, то кто про это ещё не догадывается?
* * *
Изначально слова графа ввели меня в ступор. Потом зашевелился страх — повешение или четвертование, кто знает, что тут у них за присвоение титула, тебе не принадлежащего…
— И как это можно доказать? — Мне казалось, что мой голос был ровным и ничем себя не выдал.
— А какие нужны ещё доказательства, кроме клятвы на цепи? — спросил граф. — Простой воин, тем более бастард, конечно, недостоин суда высшей знати, но если этот воин хорошо себя проявит, допустим, на турнире, то это совсем другое дело…
— А в чём разница простого суда и суда знати?
— Странно, что это звучит от того, кто не стал стремиться к победе на турнире…
— И всё же?!
— На суде знати первым делом спрашивают твой род… Клятва на цепи и крови…
— Ну, допустим… — не стал я поддерживать подозрения графа. — Откуда мнение, что я самозванец?!
— Ты можешь ничего не говорить. Не об этом речь. Если я это подозреваю, то явно не один. Как ты думаешь, если тебя приведут на суд высшей знати, то долго ли тебе удастся уходить от прямых ответов на прямые вопросы?
— И что ты хочешь?
— Чтобы ты присмотрел за моим сыном…
— Как я могу за ним присмотреть, и с чего ты решил, что я вообще буду за ним следить?!
— Я тебе уже говорил, что ты дурак?! По-моему, говорил! — пытался поставить меня на место граф. — Я для него не авторитет, ты — другое дело…
— И почему я для него авторитет?! Мы просто вместе пили и по бабам ходили…
— Это ты у моего сына спрашивай, а не у меня… — сухо прокашлял граф. — Мне тебе предложить нечего, кроме перевода вместе с моим сыном в пограничье… Там, я надеюсь, он не найдёт себе всякой дряни, и ты за этим будешь присматривать…
— А я-то что буду иметь с этого?!
— Жизнь без разоблачения. Думай, времени у тебя до утра. Утром я пошлю бумаги о переводе моего сына из гвардии в пограничный гарнизон. Если тебе твоя шкура дорога, то ты найдёшь правильное решение…
* * *
Если сказать, что утро было ласково, то это вранье. Похмелья не было, но разве всякое начало дня ценится только его отсутствием?
К рукам налипли её волосы, оборвал, когда переносил. Её уже нет, но это всё уже пустое…
Сука! Дайте мне эту тварь в руки!.. Никому лично не клянусь, но ставлю свою жизнь на кон, что отравитель, когда я до него доберусь, будет жить двое суток под пытками…
А вот не надо мне втирать, что если Халла умерла, то и выкинь её из головы. Вы же, романтики, только на это и способны, для вас весь мир только расписка, промокашка, черновик перед жизнью. Отомстите хотя бы раз вопреки закону и морали и после меня порицайте, а если нет, то и не вам меня судить…
Весь прикол в том, что любая личность состоит из тех, кто ещё жив, и тех, кто умер и перед кем стыдно.
Утро, которое наступило у меня около полудня, мне было нерадостно. Рядом крутился Гумус, делая вид, что чем-то занимается.
— Гумус, зачем ты живёшь?
Тупой и простой вопрос. Настолько банальный, что не всякий видит в этом вопросе второе дно. Была бы она рядом, она бы поняла, но Гумус не психолог, не заметил подвоха.
— Кор, а почему вы об этом спрашиваете?
— Забудь. Просто плохое настроение с утра…
* * *
Кор-сэ́ Адрус смотрел на меня не менее сурово, чем я на него.
— Ты уж извини меня за вчерашнее… Тупо не разобрался… — что-то подобное пробурчал я себе под нос.
— Кто выжил? — спросил он меня.
— Я не знаю… Не думаю, что многие…
Мы какое-то время молчали, потом Адрус спросил:
— Ты знаешь, что отец меня в захолустье переводит?.. Гад…
— Да брось ты. Просто сам подумай, что бы ты делал на его месте… После стольких смертей дворян за одну ночь, к гадалке не ходи, будет расследование… Выживших станут колоть на причины, толкнувшие отравителя на такой шаг… Клятва на цепи и прочие радости… Тут такое может на свет вылезти… — начал я подбирать слова в оправдание графа и поспешил перевести разговор на другую
