Прозор представить, чтобы мир со степняками заключить, да подписями тот договор скрепить.
Тут пока Китайну торгову грамоту подписали, со всех семь потов сошло. Полгода переговоров и препирательств с китайным советником. По кажной закорючке седмицу спорили. Два десятка толмачей сменили. Счет в шахматах уж 449:445, в его, правда, Прозора, пользу.
Так то простая торгова грамота была, котору сама Китайна имперя предложила. Да, нам тоже выгода велика от того договору светит на тыщу лет вперед.
А тут мирна грамота со степняками… Да, кто уж такое удумать мог? Что за человечек отчаянный с бурным воображением, лекарем не досмотренный?
— Не мог же Коркутхан сам предложить хану Кайдухиму мирну грамоту с нашим князем подписать? — уж скорее у себя самого Прозор спросил.
Своерад с Ожегой только плечами пожали.
— Начало зачитай мне сызнова, — Прозор велел.
Что-то вдруг промелькнуло в мозгах, да сразу не уловил.
— Возвращаем в терем голову предателя… Не сын мне боле Коркутхан… Не мог наш сын давать обещание от нашего имени… — понуро читал Ожега.
— Остановись тута! — Прозор распорядился.
Стал комнату шагами мерить.
— Получается, Коркутхан обещание кому-то дал… — начал вслух рассуждать Прозор. — О мире что ли меж нашими землями обещание? — сам удивился он.
— Выходит так, — пожал плечами Своерад.
Конечно, чтоб таки дела важные решать, не с предводителем факельщиков совет держать следует. Энтому только писаря за шиворот держать доверить можно.
Да, коли Своерад уж здесь, хоть ему сказать… Кого еще тут покликать, в тайну таку посвятить? — пока Прозор не решил.
— Дальше читай, — распорядился.
«Кому ж обещание? — сам подумал. — Кто в такие дела важные вовлечен?!»
Да, не вовлечен князем али Прозором, а сам как-то влез, по своей воле втиснулся.
Нет, надо все-таки у князя спросить, мож, он какое обещание с Коркутхана взял?
— Дальше читай, — писарю тем временем повторил.
— А тута все уже, — хмуро Ожега откликнулся. — Дальше только про тюльпаны, моря и горизонты.
— Ладно, ступай… — велел Прозор. — Нет, погодь.
Писарь вопросительно посмотрел.
— Все, что ты мне перевел с тюльпанового языка, перепиши аккуратно в бересту нашими буквицами, — приказал, — Да, прямо срочно! — уж добавил.
— Своерад, как управитесь, чернавок кликай полы и лавку намывать да проветривать в покоях после мертвой башки, — хмуро главному факельщику велел.
Сам уж к князю собрался на серьезный разговор.
Своерад тут же бросился выполнять приказ, писаря отпустил ненАдолго, так Ожега сызнова по стене бревенчатой сполз, все позвонки громко пересчитал.
— Управитесь как… — Прозор начало распоряжения Своераду повторил. — Пусть сперва в бересту нацарапает.
Что за беда с этими подданными — то не дослушивают, то к концу приказа уж начало забывают. Как тут править мудро да справедливо? Особенно, когда таки потрясения…
Глава 64. Имена да наказы родительские
На третий день, как очнулась, Нежданка уж вставать с постели начала. На четвертый — смогла на печку залезть без помощи тетки Нелюбы. Перебралась уж туда с периной, подушками да двумя одеялами.
Отвары медовые на травах пьет, Марыську под боком у себя гладит — на поправку быстро пошла от таких сильных лекарств.
Через седмицу Нежданка уж с утра вместе с теткой Нелюбой вставала, помогать по хозяйству старалась. Да, так неловко то выходило.
Ни кашу сварить, ни опару поставить, ни за скотиной ходить — ничего девчонка толком не умела. К прялке с какой стороны подойти — тоже не знает.
Обижалась на себя, плакала. А Нелюба уж так смеялась — понять не могла, как девка крестьянская в шестнадцать годков пироги в справной печке испечь не может — то в угли сожжет, то все тесто у нее в разны стороны расползется.
— Как же ты жила раньше? — с удивлением Нежданку спрашивала.
— Да, по-разному… — лохматая в ответ только плечами пожимала.
Не хотела сказывать, как при мачехе росла, да Сорока ее ни к чему в дому не подпускала.
Как свистульки певучие лепила с утра до вечера кажный день — разве ж кому про то мастерство поведаешь? Под страхом смерти княжеским указом до сих пор свистульки запрещены.
Как мальчишкой-скоморохом в барабан по долам и весям стучала — тоже та еще сказочка. Мало кто понять правильно сможет. Скажут, что спала вповалку со всеми скоморохами, в баню с ними ходила… Да, мало ли еще что придумают.
Даже, как в терему нянькой при княжичах жила, байки взаправдашние и сказки волшебные сказывала — и то неважно все теперь. Чай, гордиться нечем, коли сбежала.
Как заговор в Граде раскрыла, то тайна великая. Не ей об том на хуторе языком трепать.
Ищут ее теперь и за свистульки, и за Коркутхана… Мож, еще за что… Хоть за Морицу, в амбаре запертую, да за то, что медведя у скоморохов свела, да, поди, и за платье с шубой бархатной, что Коркут для нее скрал.
Кто уж помогать такой девке возьмется, коли правду рассказать? Как откроется все, еще вместе с ней на плаху потянут за подмогу и укрывательство.
Так что, молчит Нежданка. Сопит обиженно, да пироги уж третий раз на дню новые лепит. Старается.
Лепит она хорошо, печет плохо. Не умеет совсем готовить, да почему-то не чувствует, как с печкой контакт наладить.
Стала уж думать, — мож, права Сорока была, нельзя ведьму к печи, к чугункам подпускать — все испортит.
— Тетка Нелюба, — решилась уж, позвала.
— Слухаю, — откликнулась та, перематывая пряжу.
— Только ты не обижайся уж, — на всякий случай предупредила. — Давно спросить хочу, не стерплю.
— Спрашивай уж, — улыбнулась в ответ знахарка. — Не захочу, так не стану отвечать.
— Каково тебе с таким именем… недобрым живется? — выпалила вопрос, что давно с боку на бок колючим ежом в душе перекатывался, спать не давал.
Оторвалась тетка Нелюба от пряжи, вдаль куда-то сквозь стену бревенчатую посмотрела.
