Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
приобретен на их условиях и с их помощью.
Уильям вновь написал брату, сожалея, что, как он выразился, «погладил его против шерсти», и предложил изъять определенную сумму из фонда недвижимости Джеймсов в Сиракьюсе. Это лишь усугубило обиду Генри, тлевшую после молчаливого отказа Уильяма поселиться в квартире в Кенсингтоне и его решения начать вояж с Германии. Уильям кичился положением семьянина, человека практичного, не скомпрометировавшего себя беллетристикой, но выступавшего с популярными лекциями, – одним словом, эдакий трезвый истинный американец, в своем образе жизни и убеждениях представлявший полную противоположность рафинированному братцу; отказу снять его лондонские апартаменты Генри не находил разумных объяснений.
Чего Генри не учел в переписке, так это причин, побудивших его брата отправиться в Наухайм. Хотя профессор Джеймс упомянул о своем больном сердце и в одном из ответных писем Генри выразил свое сочувствие по этому поводу, он и не думал, что здоровью брата может угрожать серьезная опасность. Однако в октябре, когда после семилетней разлуки братья встретились на станции, Генри был потрясен тем, до чего ослабел Уильям, хоть и постарался скрыть это первое впечатление.
Уильям сошел с поезда с таким видом, как будто только что очнулся от глубокого сна. Он не видел Генри и не делал попыток разыскать брата в небольшой толпе встречающих, а стоял на перроне, ожидая, пока его жена выйдет из вагона. Когда Берджесс Нокс принял на себя заботы о багаже, Уильям наконец увидел Генри и, мгновенно отбросив старческую немощь, бодро двинулся к нему. Обнявшись с братом, Генри отметил, как осунулось его лицо, затем к ним присоединилась Алиса, и они принялись следить за тем, как их вещи грузятся на тележку. Уильям настоял на том, что сам понесет один из чемоданов, хотя Алиса возражала, а Генри доказывал, что в тележке полно места и Берджесс Нокс, вопреки свой внешности, посрамит любого спортсмена-чемпиона. Берджесс покончил со спорами, водрузив чемодан на тележку, и покатил вперед.
Тогда Уильям остановился, внимательно посмотрел на Генри и снова улыбнулся. Генри оценил его необыкновенное лицо, точно видел брата в первый раз. Лицо это было открытым и пытливым, взгляд переходил с предмета на предмет, как будто ему требовалось учесть и взвесить множество противоречивых факторов, прежде чем принять окончательное решение. Было что-то пленительное в том, как проявлялся его блестящий ум. В его взоре смешивались вызов и веселье, в глазах и в чертах лица проявлялись вдумчивость и сочувствие, было видно, что ему не привыкать к решению самых сложных вопросов и он готов это делать с уверенностью, не теряя остроумия и ясности мысли. Он не просто не походил на американца, но даже не был похож на настоящего члена семьи Джеймс. Казалось, он сам вылепил свое лицо и придал его чертам жизнь. По мнению Генри, понять Алису было проще, она была красива, следила за собой, ее доброта не скрывала и не приуменьшала ее ума, но эмоциональные привязанности всегда были у нее на первом месте. Еще когда они были на полпути к холму, Генри почувствовал, что они явились словно бы в роли родителей – отец слегка рассеян, занят мыслями о делах, мать добродушно улыбается. Теперь он не сожалел, что так категорично объявил им о покупке Лэм-Хауса, и надеялся, что на время своего пребывания здесь они воздержатся от критических замечаний в отношении дома и его хозяина.
Было очевидно, что Алиса заранее настроилась на то, что Рай придется ей по душе, и потому тщательно выбирала выражения, чтобы они не звучали слишком восторженно и сумбурно. Она говорила о красоте старинного местечка и о том, что Лэм-Хаус сочетает преимущества деревенского поместья и удобства городской жизни. И когда особняк открылся их взорам, Уильям согласился с этим определением. Хотя погода и установилась, сад сейчас не в лучшем виде, оправдывался Генри, им стоило приехать летом, чтобы оценить его красоту. Не успели они переступить порог дома, как он продемонстрировал Уильяму его временный кабинет, затем проводил гостей в их спальню, по дороге заглянув в комнату, где будет спать их дочь, которая должна была приехать позже. Затем он повел их осматривать столовую, нижнюю гостиную, садовый кабинет, который скоро погрузится в зимнюю спячку, кухню и подсобные помещения. Он познакомил их со слугами и опять повел наверх, чтобы они увидели его спальню, а затем верхнюю гостиную, которая была самой большой комнатой в доме, – хотя, разумеется, Уильяму и Алисе, привыкшим к масштабам бостонских и кембриджских помещений, все здешние комнаты могут показаться крохотными.
Он показывал им Лэм-Хаус, как будто они были потенциальными покупателями, и дом удостоился благосклонных похвал. За ужином Генри взбрело в голову, что, даже если бы сюда вновь ворвались Смиты, пьяные и безалаберные, Алиса и тогда бы нашла добрые слова о персонале Лэм-Хауса и здешних порядках, а Уильям, как полагается мужу, согласно кивал бы.
Назавтра после обеда, когда посуду уже убрали со стола, Алиса Джеймс закрыла дверь столовой и спросила Генри, не могли бы они втроем поговорить так, чтобы их никто не беспокоил, – это очень важно. Генри разыскал в коридоре Берджесса Нокса и попросил его позаботиться о том, чтобы в столовую никто не входил. Когда он вернулся в комнату, Алиса сидела за столом, положив перед собой руки с переплетенными пальцами, а Уильям стоял у окна. На их лицах лежала печать серьезности. Генри не удивился бы, появись в эту минуту семейный поверенный, дабы огласить длинное и запутанное завещание.
– Гарри, – сказала Алиса, – мы нашли другого медиума, миссис Фредерикс. Мы уже были у нее несколько раз, а первый раз я посетила ее одна, и я абсолютно уверена: она не знала, кто я такая, и ничего обо мне не слышала.
– А потом я сопровождал Алису, и в общей сложности мы провели четыре сеанса, – подключился к разговору Уильям.
– Мы думали написать тебе уже после первого сеанса, но потом решили подождать и рассказать обо всем, когда приедем в Англию. Гарри, твоя мать выходила с нами на связь.
– Она общалась с нами посредством миссис Пайпер, – перебил Уильям, – мы в этом уверены. Но теперь в ее сообщениях содержалось нечто глубоко личное.
– Она почивает в мире? Мама обрела покой? – спросил Генри.
– Она обрела покой, Гарри, и она присматривает за всеми нами, – сказал Уильям. – Сквозь таинственную вуаль между ее обителью и здешней, из ослепительного белого сияния, лежащего за пределами нашего мира.
– Она хотела, чтобы ты знал: она обрела покой, – сказала Алиса.
– А она что-нибудь говорила о нашей сестре? – спросил Генри.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
