Смешать наши вкусы и создать такой вкус, который будет только нашим.
Избавившись от остатков своего платья, я берусь за край его рубашки, но не могу сорвать её с него из-за нагрудника. Я отрываюсь от Лора и начинаю рассматривать его доспехи. Его улыбка становится ослепительной, когда я начинаю возиться с мириадой ремешков.
Я сердито смотрю на него, и его улыбка сменяется смехом, который мне обычно нравится, но сейчас у меня есть цель, и эта цель — избавить Лоркана Рибава от всех этих слоёв одежды, чтобы он остался передо мной обнажённым.
Я опускаю взгляд на его талию, и дьявольская улыбка приподнимает мои губы, когда я замечаю завязки. Их должно быть не сложно развязать.
— Займись верхней частью, — я провожу ногтями по его груди, и его смех прерывается, — а я займусь нижней.
Перед тем, как снять с него штаны, я касаюсь выпуклости, которая натянула кожаную ткань.
Лор произносит ругательство, не раз и не тихо. Я начинаю разминать его одной рукой, а другой тянуть за завязки. К сожалению, у меня не получается магическим образом избавиться от его штанов. Они сидят теперь свободнее, и выпуклость становится больше, словно его член оказался внушительнее, чем мне показалось сначала.
Я знаю, что он огромный, так как я чувствовала его на своём колене в Купальнях, но я абсолютно не готова к тому, что ждет меня под гладкой кожаной тканью.
ГЛАВА 56
Святая мать воронов, и что мне с этим делать?
Я смотрю на пульсирующего зверя, покрытого венами, который смотрит на меня в ответ, и я хочу заплакать, увидев прозрачную слезу на его головке, потому что я хочу сделать Лору приятно, но мне однозначно наступит конец, если я положу это себе в рот.
— Фэллон, — произносит он моё имя хриплым шепотом, — тебе необязательно…
Я обхватываю его невозможно длинный и твёрдый член и начинаю водить рукой, заставив Лора замолчать. Его глаза округляются и смотрят сейчас туда, где мои загорелые пальцы соединяются с его бледной плотью, на конце которой находится почти фиолетовая головка, которая выглядит совсем не так, как у фейри.
Фибус, моя ходячая энциклопедия по части воронов и секса, объяснил мне в тёплой ванне, что вороны срезают тонкую полоску кожи на членах своих сыновей при рождении и скармливают её Котлу, чтобы доказать свою преданность Морриган. Похоже, мужчины-шаббианцы совершают такой же обряд.
Форма члена в виде гриба кажется мне странным образом привлекательной.
«Как удачно, ведь это будет последний член, который ты будешь трогать или видеть до тех пор, пока я не сделаю свой последний вдох».
Я смотрю на него снизу вверх, и улыбка стирает всё моё волнение.
«Первый и последний. Как невероятно иронично».
Его брови сходятся над глазами, образовав глубокую складку.
— Прошу прощения. Первый?
— Помнишь своего первого ворона? Которого достал Фибус из подземелья Аколти.
— Да?..
— Помнишь, как я трогала тебя… там?
Требуется несколько секунд, чтобы на его хмуром лице появилась улыбка, но как только это происходит, я понимаю, что он вспомнил, как я возилась с его железным вороном и нажимала на тонкую щёлку между его лап. Да, он был в птичьем обличье, там ничего не болталось, но, боги, как же глупо я себя почувствовала, решив, что там может быть кнопка, запускающая какой-нибудь механизм.
До сегодняшнего дня я чувствовала что-то среднее между полнейшим стыдом и глупым удивлением, но сегодня, когда я стою на коленях перед Лором, это странное событие кажется мне комичным.
— Это был первый раз, когда я коснулась мужчины.
И хотя глаза Лора весело сверкают, та нежность, с которой он смотрит на меня, заставляет меня высунуть язык и слизнуть блестящую каплю, пока она не скатилась с его набухшей головки.
Мои ресницы вздрагивают, потому что на вкус он как соль и шторм, как море и небо — два моих самых любимых места на нашей прекрасной Земле. И если мой вкус не вызывает во мне воодушевления, его вкус заставляет меня вздохнуть и лизнуть его ещё раз.
«Посмотри на меня, птичка», — хрипло говорит он, расстёгивая нагрудник своими побелевшими пальцами.
Я смотрю на него, нежно водя рукой вдоль его члена, и слизываю новую влагу, которая появляется на его кончике. С его губ слетает ругательство, пальцы соскальзывают с ремешков доспехов, после чего он хватается за них с такой силой, что я боюсь того, что они могут не выдержать.
Изменив угол так, чтобы дотянуться до основания его члена, я прижимаюсь языком к его бархатистой плоти и провожу им от одного конца до другого.
Лор становится невероятно тихим. Он даже не пытается снять доспехи. Он просто смотрит и смотрит, и в отличие от моего первого раза, этот процесс не кажется мне унизительным, он только укрепляет мою уверенность в своих силах. Я, может быть, и стою на коленях, но вся власть принадлежит сейчас мне.
Я ещё крепче сжимаю пальцы, и эта драгоценная часть тела Лора, которую я держу в своей ладони, как будто становится ещё толще. Теперь же, вместо языка, я предоставляю ему свой рот, и беру его настолько глубоко, насколько позволяет моё горло. Когда я начинаю давиться, он опускает руку с доспехов и костяшками пальцев начинает поглаживать мою напряжённую челюсть. Его прикосновение такое нежное, что моё сердце наполняется теплом и кажется теперь таким огромным, что едва помещается у меня в груди.
Я уже собираюсь взять его ещё глубже, как вдруг он превращается в дым, и когда снова материализуется, то уже стоит передо мной на коленях.
— Я не хочу кончить тебе в рот, птичка. Не сегодня.
Он обхватывает мой подбородок и описывает большим пальцем форму моих губ.
Я сглатываю, потому что знаю, чего он хочет, и мой желудок скручивает так, словно его наполнила тысяча змеев. Но прежде, чем я успеваю испугаться, он поднимает меня на руки, несёт к кровати и сбрасывает на пол одинокую книгу, оставленную Фибусом.
— Больно не будет. Я клянусь тебе.
Учитывая, что он никогда не проникал сам в себя, он не может быть в этом уверен. Я пытаюсь успокоить свои нервы, пока он отбрасывает в сторону доспехи и рубашку. А затем он снимает сапоги и штаны, и вот его прекрасные обнажённые руки оказываются перед моим лицом. Они похожи на произведение искусства в серых и золотых тонах.
Лунный свет окутывает его торс и подсвечивает каждый мускул и дорожку волос, которые становятся гуще под его пупком. Я опускаюсь по
