воли. Рассматриваемая в философии в связи с вопросом о свободе и необходимости в природе и человеческом обществе, а в религиозных учениях как нравственно-этическая, в психологии она связывалась с активностью сознания и мотивацией деятельности человека. Пропаганду взглядов о свободе воли вели Грот, Челпанов, Лосский, Лопатин, а также религиозные деятели. Внимание к этой проблеме было привлечено и обстоятельствами, связанными с учением Сеченова. Отрицание Сеченовым свободы воли было одной из причин, по которой цензура запретила печатать «Рефлексы головного мозга» в журнале «Современник», а затем стало поводом к аресту отдельного издания этой работы. Интерес к психологической стороне данной проблемы долго не остывал среди самых широких кругов интеллигенции.
Вопрос о свободе воли стал предметом открытой полемики в Московском психологическом обществе в 1887–1889 гг. С докладами о воле выступали Н. Я. Грот, Н. В. Бугаев, Л. М. Лопатин, Н. А. Зверев, П. Я. Астафьев. В прениях участвовали представители разных наук. На одном из собраний выступил Л. Н. Толстой. Доклады и выступления публиковались в ВФиП, а также в специальном выпуске Трудов Московского психологического общества (Труды., 1889).
В ВФиП было напечатано экспериментальное исследование Ланге «Элементы воли» (1890, кн. 4). Ученый следовал ведущей для него идее о том, что всякий психический процесс возникает в деятельности человека и включает двигательный компонент. Решение вопроса о воле он сводил к двум положениям: волевые явления протекают вне сознания, а сознательные волевые решения — второстепенное ощущение, сопровождающее уже совершенное действие. Челпанов резко возражал Ланге (1891, кн. 7), который не менее резко ответил ему (1891, кн. 8). Затем Челпанов поместил «Возражение на предыдущую заметку» (там же). Он был не согласен с выводами Ланге и ссылался на учение Вундта об апперцепции, которое отвергал Ланге. Решая проблемы деятельности и развивая свою теорию воли, Ланге объективно оказывался на стороне Сеченова, хотя в своих трудах не упоминал о нем.
Психологические работы Сеченова, посвященные доказательству отражательной сущности ощущений, подверглись критике. Философ Э. Л. Радлов в статье «Натуралистическая теория познания (по поводу статей проф. И. М. Сеченова)» (ВФиП, 1894, кн. 25) стремился посеять недоверие к философским заключениям ученого. В те годы даже противникам Сеченова было ясно, что поколебать его авторитет как крупнейшего физиолога невозможно, поэтому оставалось только уверять, что натурализм «бессилен в гносеологии», а «значение рассуждений проф. Сеченова, умаляется в значительной мере тем обстоятельством, что он. исходит из догматических предположений». Под «догматическими предположениями» подразумевались материалистические взгляды Сеченова.
Десятилетия на рубеже двух столетий — время деятельности журнала ВФиП — отмечены стремлением университетской психологии подчинить своему влиянию экспериментальное направление в психологии, пресечь его развитие в русле естествознания и отстранить от него врачей-психиатров, следующих за Сеченовым. Руководители философских кафедр заявляли, что надо передать психологические лаборатории медицинских факультетов в ведение философов, и считали, что экспериментальное направление Вундта более соответствует новому времени, нежели линия лабораторий Бехтерева.
В первые годы нового века русская психологическая наука лишилась Н. Я. Грота, потеряла С. С. Корсакова и А. А. Токарского — создателей психологической лаборатории при Психиатрической клинике Московского университета. В 1905 г. умер И. М. Сеченов. После смерти С. Н. Трубецкого кафедра философии в Московском университете перешла к Г. И. Челпанову, занявшему ведущее положение среди университетских психологов. Редактором ВФиП стал Л. М. Лопатин.
Лопатин, признавая внутреннее тождество духа и материи, делал вывод об универсальной духовности бытия, приписывал предметам и их отношениям субъективные состояния, подобные психическим фактам. Он утверждал положение о всеобщей одушевленности и полагал, что в нашем сознании раскрывается то, что присутствует во всем остальном мире. И в этом смысле он, подобно Гроту, понимал психологию как главную философскую науку. В статье «Спиритуализм как психологическая гипотеза» Лопатин писал: «Что мешает предположить, что внутренняя суть материального переживает ряды субъективных состояний, аналогичных тем психическим фактам, которые мы наблюдаем в самих себе? Отчего не думать, что эти субъективные состояния являются даже основою и для внешних отношений между предметами? В предположении такой всеобщей одушевленности нет ничего противоречащего логике. Между тем, куда тогда денется загадочность перехода от физического к психическому? Тогда никакого перехода и нет: в нашем сознании раскрывается то самое, что присутствует и во всем остальном мире» (1897, кн. 38, с. 500). Такое психологизирование действительности обусловливало его интерес к умозрительной психологии. Отсюда и его толкование восприятия мира. Человек воспринимает не физические явления, а их психические знаки в своих субъективных определениях, их чувственные символы, писал Лопатин в статье «Спиритуализм как монистическая гипотеза» (1912, кн. 115, с. 467). Сущность материальных вещей остается лишь предметом догадок, говорил он в статье «Параллелистическая теория душевной жизни» (1895, кн. 28). Соответственно такому взгляду на психологию, Лопатин продолжал линию Грота в редактируемом им журнале, обращая особое внимание на эту науку. Лишь в последние годы выхода журнала психология стала занимать в нем все меньшее место.
В начале века в отечественной психологической науке сосуществовали две линии развития. С одной стороны, блок интроспективной психологии с идеалистической философией, находившейся под влиянием неокантианства, а потом махизма, и с периферической рецепторной физиологией И. Мюллера и Г. Гельмгольца. Первоначальный ее позитивистский вариант опирался на ассоциативную теорию, потом возобладало вундтовское учение с его теорией апперцепции, делением на экспериментальную физиологическую психологию, психологию высших психических процессов и завершающую все построение психологию народов.
С другой стороны, развертывались исследования психологических лабораторий, начатые под влиянием рефлекторной теории Сеченова. Окрепла научная школа Бехтерева, который продолжал руководить психологической лабораторией в Военно-медицинской академии, а в 1907 г. в Петербурге открылся созданный им научно-исследовательский и вместе с тем учебный Психоневрологический институт. А. П. Нечаев организовал первую в России экспериментальную лабораторию по педагогической психологии, которая взяла на себя руководство массовыми школьными психологическими экспериментами, проводимыми учителями.
Вопрос об эксперименте в психологии и об экспериментальных методах остался ведущим для психологии. Проблема эта не сходит со страниц ВФиП. После опубликования статьи Челпанова «Об экспериментальном исследовании умственных процессов» (1909, кн. 96) началось обсуждение новых экспериментальных фактов — исследований вюрцбургской школы. Эти эксперименты, как известно, заключались в исследовании мышления путем самонаблюдения испытуемых, подвергающихся «выспрашиванию». Данные исследования Челпанов считал особенно важными в методологическом отношении, так как они, по его словам, знаменуют целый переворот в методах психологического исследования. Эксперименты вюрцбургской школы, доказывал он, важны для решения вопроса о природе души: они показали возможность мышления, не зависящего от представлений и ощущений, и это служит подтверждением того взгляда, что «душа может не только действовать, но и существовать независимо от тела» (там же, с. 29–30). Цель Челпанова была ясна: исключить из эксперимента объективный метод и заменить его субъективным, согласовать психологический эксперимент с принципом самостоятельности духа, его независимости от материи.
В статье А. М. Щербины «Возможна ли психология без самонаблюдения?» (ВФиП, 1908, кн. 94) вновь ставился старый и все же
