Книга (не) девственница для дракона - Мария Люта

Дом, милый дом?

Впервые после возвращения в родовое поместье я не почувствовала себя на своем месте. Люди короля вели себя предельно вежливо, да и после разговора с Филиппом я даже была им рада. Ведь наследный принц произвел на меня самое худшее впечатление и он явно вел свою игру, а вот "ценить ресурсы", возможно, еще не научился. Покончить с протестами, покончив со мной — предполагаю, именно таковым был его запасной вариант.

Было тошно и, признаюсь, страшно. Я даже подумывала вернуться в Загорье — пусть там Аларай выдал приказ об моем аресте, но Арденс ведь мне поверит и сумеет защитить до воскрешения отца или же спрятать где-то в горах, да хоть в пещере с ведмедями! Пусть так, это все же лучше, чем быть разменной фигурой на доске Филиппа. Да и насчет Герштандта я не особо обольщалась: пусть он и бережен к ресурсам, но как он поступает после их использования?

Единственное, что меня хоть как-то удерживало в Арате, это ощущение странного чувства долга перед женщинами-революционерками. Ведь я с детства мечтала открыть лечебницу в Арате и самой большой преградой на пути к мечте считала не свою бедность, а именно то, что я родилась представительницей прекрасного, но слабого пола.. Да и долю общественного порицания через утрату невинности я хлебнула с лихвой… Хотя нет, это было не с лихвой, а лишь начало кругов унижений и лишений. Так что я всем сердцем поддерживала устремление женщин и считала их требования заслуженными и справедливыми. Но, поразмыслив, я поняла, что это тоже не аргумент в пользу решения остаться в Арате хотя бы на пару дней. Ведь здесь я смогу быть лишь марионеткой в руках короля или его сына, а действительно помочь смогу, лишь когда избавлюсь от их влияния.

Тогда решено: забираю рукопись легенды, дожидаюсь ночи и переношусь обратно к мадам Жюстин. Оттуда же без промедления в Загорье: или вестником попрошу у Арденса координаты, или пусть пришлет по меня Дарка, или хоть пешком через горы — потом будет видно.

Я бегом поднялась на второй этаж и со странным чувством открыла дверь в кабинет деда. Эта территория всегда была чем-то священным и запретным, и таковой оставалась даже теперь, когда я считалась его законной хозяйкой. Я поспешно, словно воришка, подошла к стеллажу с книгами и застыла: страниц легенды на их постоянном месте не было. Они исчезли! Я это поняла сразу же, так как точно помнила их местоположение, а дед никогда не менял порядок книг… И все же я проверила на соседних полках. Безрезультатно. Я обрыла весь стеллаж, полностью осознавая тщетность этих попыток. Потом же заглянула в святая святых — рабочий стол. Рукописи не было и там. Однако, в одном из ящиков я обнаружила нечто другое — конверт, подписанный таким родным, до боли знакомым почерком. Письмо Луизы! Письмо Луизы, которое дед мне не передал!

Я никогда не злилась на деда. Клянусь, даже когда осознала его перегибы относительно драконов, я не злилась на него, так как могла понять его чувства. Все же он был моим единственным близким человеком, который меня вырастил — как мог и как умел. Но это… Утаить от меня письмо моей лучшей подруги — это было прямым предательством.

Я читала последнее послание Луизы, не сдерживая рыданий. Теперь было ясно, почему Кит говорил, что Луз ждала меня. Ведь она просила меня приехать незамедлительно, она нуждалась в моей помощи. Ей было страшно. Ей не было к кому обратиться, когда она поняла, что попала в неприятности. Когда узнала, что ее новый заказчик артефакта дальнего перемещения — ментальный маг. Он внушил ей не рассказывать мужу и властям о его заказе. Да и Луиза не сразу поняла, что делает что-то эксклюзивное, ведь перенос для драконов был делом хоть и редким, но вполне тривиальным. Сложности начались, когда заказчик запретил уведомить о созданном ею артефакте органы внутренней безопасности, как того требовал порядок. А после подруга начала замечать изменения в самочувствии, о которых по-прежнему не могла оповестить даже Бахтиеора. Ждать нельзя было ни минуты. Любое промедление было чревато катастрофой. Тут-то она и решилась отправить мне недоделанный артефакт — оберег от ментальной магии, и умышленно не сопроводила его никаким объяснением, чтобы его не перехватили вместе с письмом. Луиза рассчитывала, что я смогу с ясным разумом во всем разобраться, рассказать мужу, да и за здоровьем ее присмотреть. Она не сомневалась, что я приеду. И она была права: если бы я прочла это письмо, я бы тут же умчалась в Загорье, несмотря на все запреты деда, и невзирая на всю свою ненависть к драконам. И дед это тоже понимал, поэтому и спрятал конверт.

Я с трудом уняла свои рыдания и привела в порядок лицо, уже готовая покинуть кабинет, как вдруг дверь резко распахнулась, пропуская четырех мужчин в форме королевских гвардейцев. При чем это не были приставленные Гершандтом охранники — те растерянно мялись в коридоре.

— Мистрес Анна Сигизмундовна Чаус!

— Да, это я, — произнесла сдавленно, всем естеством ощущая накал внутреннего напряжения. Целый день меня грызло предчувствие ужасной беды, и вот сейчас оно достигло своего апогея.

— Мы здесь по приказу Его Величества Филиппа Аратского, чтобы произвести ваш арест и доставить в королевскую тюрьму для доказательства вашей вины. Поместье окружено, так что просим не оказывать сопротивления.

— Господа, — дрожащим голосом молвила я, со всех сил стараясь удержать самоконтроль и не исчезнуть тут же, так во всем и не разобравшись, — могу я узнать, в чем меня обвиняют?

— Конечно, леди. В убийстве короля.

— Вы, должно быть, хотели сказать "императора"?

— В убийстве короля Араты Гершандта…

Вот только я уже не слышала: нет, не о моем аресте говорило мое предчувствие, а о чем-то более страшном. Я вдруг почувствовала резкую боль в спине, словно от удара кинжалом. Даже не саму боль, а словно ее отголосок, искаженное расстоянием эхо — и все вдруг исчезло, опустело… Мои невидимые щиты, присутствие которых я даже не чувствовала, но вот исчезновение их я ощутила предельно остро — их больше не было. Как и силы Арденса. Как, похоже, и самого Арденса.

Я не кричала. Для крика нужен был воздух, а мои легкие уже не поставляли его. Они замерли, окаменели от непостижимого, невообразимого горя, как и вся я. Я бы точно сошла с ума, но — на счастье ли? — наш мозг наделен инстинктом самосохранения, поэтому я лишь утратила сознание, окунаясь в такую теплую и нежную темноту, погружаясь в блаженное небытие, в котором я бы хотела остаться навсегда.