– А я всю жизнь представляла нашу встречу. И как ты узнаешь меня с первого взгляда, и как я тебе скажу, что… Знаешь, я вышла замуж за Шарля, потому что наши семьи сговорились об этом браке, когда я только на свет появилась. К тому же он спас мне жизнь… и все-таки я никогда, никогда не забывала ту клятву, которую дала: что буду любить тебя всю жизнь. Так и вышло, меня никто от этой клятвы не освободил.
«Значит, Видов правду сказал…» – подумал Араго и едва не задохнулся, такой могучей волной нахлынуло на него ощущение счастья.
Он схватил Фрази в объятия, прижал к себе, уткнулся лицом в волосы, пахнущие незабудками. Да она сама была незабудкой с этими своими темно-голубыми глазами, сейчас затуманенными любовью! Араго принялся целовать ее, моля Бога, чтобы сейчас не появился и не помешал им Базиль… нет, моля Бога, чтобы Базиль появился и сообщил, дескать, нашел «дом в шапо», потому что Араго хотел накинуть на Фрази оковы венчания, после которого она наконец-то будет принадлежать ему нерушимо и неразделимо. Его поцелуи становились все жарче, он прижимал к себе Фрази все крепче, и она сама прижималась к нему все отчаяннее, как вдруг затрещали кусты по чьими-то тяжелыми шагами.
Араго оттолкнул Фрази к себе за спину, нагнулся, протянул было руку к «дерринджеру», который так и валялся на траве, – и расхохотался: из кустов вывалился Тоннер с волочащимся по траве поводом.
– Это ты! – облегченно вздохнул Араго. – Надоело ждать, дружище? Решил, что я тебя забыл?
– Разве можно такого красавца забыть?! – восхищенно воскликнула Фрази. – Как его зовут?
– Тоннер. А твоего мышастого?
– Юсар, – с лукавой улыбкой сообщила Фрази, и гусар Д. снова расхохотался, снова принялся за поцелуи, однако Фрази вдруг отстранилась и глянула ему в лицо:
– Почему Тоннер? Почему ты так назвал коня?
– Потому что это родной город Жан-Пьера Араго. Человека, именем которого я назвался. Он был в плену в Витебске и утонул еще в 1814 году. Мне попал в руки его дневник – и мы с графом Чернышевым придумали, как им воспользоваться. Нам повезло, что у Араго не осталось никаких родственников, которые могли бы его узнать, и он ни с кем не был знаком в Париже. Все его однополчане погибли в России. Я надел личину Араго, я завладел его привычками, его воспоминаниями, его деньгами, я стал жить его жизнью… Но все его намерения начисто изменил: он хотел, вернувшись во Францию, вредить России, а я начал помогать России, как мог.
– Ты читал дневник Араго? – взволнованно перебила Фрази. – Скажи, а там никогда не упоминался Пьер-Поль Бушар?
– Упоминался, – насторожился Араго. – Но откуда ты об этом знаешь?!
– От него самого! – вскричала Фрази. – От Пьер-Поля! Только его звали брат Бонфилий, когда мы познакомились. Он служил в госпитале картезианского монастыря в Ар-сюр-Мёрт, близ Нанси. Он был моим самым близким другом, единственным моим другом! Я ему стольким обязана… Когда уезжала в Париж и пришла прощаться, брат Бонфилий сказал, что видел имя Жан-Пьера Араго в каком-то номере «Бульвардье», просил найти тебя и передать… передать… что воспоминания о вашей дружбе и о том, как вы пели песню про бедного Пьеро, навсегда остались его самыми дорогими воспоминаниями. И в первый же вечер в Париже я пошла на улицу Мартир, чтобы зайти в «Бульвардье», найти Жан-Пьера Араго и передать ему привет от Пьер-Поля. Но увидела тебя… а потом, когда я узнала от графа Поццо ди Борго, почему Иван Державин стал Жан-Пьером Араго, я написала брату Бонфилию, что это другой человек, не тот Араго, кого он помнил с детства. Я боялась, что это знакомство может тебя каким-то образом выдать! А осенью прошлого года мне пришло письмо от настоятеля Картезианского монастыря в Ар-сюр-Мёрт. Он писал, что, исполняя последнюю волю брата Бонфилия, сообщает о его смерти, потому что покойный любил меня как родную сестру. Как родную сестру! А я его обманула!
На своей перине
Спит малыш Пьеро.
У луны он просит
В подарок серебро.
И луна, которая
Всегда ко всем добра,
Бедному мальчишке
Даст серп из серебра, —
тихо пропел Араго слова, которые запомнил на всю жизнь, так же, как мольбу человека, чье имя он носил, – мольбу, обращенную к голубому оку Фосс Дион.
Слезы хлынули из глаз Фрази, и Араго принял ее в свои объятия, счастливый тем, что теперь у нее появилось место, где укрыться в горе, и появился человек, который в этом горе ее утешит.
Начал легонько целовать ее вздрагивающие веки, похожие на бледные яблоневые лепестки, осушая поцелуями влажные щеки, как вдруг из кустов выломился Базиль с двумя пистолетами в руках. Лицо у парнишки было такое, что Араго понял: случилась какая-то беда.
– Я понимаю, что вы сейчас у ангелов, но я всегда называю кошку кошкой: пора отсюда ноги уносить! – выпалил Базиль. – Сюда скачет пятеро всадников, все красно-белыми шарфами обмотаны и в шапках своих квадратных. Сами понимаете, кто это такие. Впереди этот ужасающий Тибурций. И еще среди них был один шофар[196] в зеленом сюртуке и в цилиндре. Наверняка это Ролло. Быстро же он до своих добрался! Жаль, мы не заткнули рот этой поганке Агнес.
– Ничего не понимаю! – воскликнул Араго. – Какова во всем этом роль этого Ролло?
– А вот об этом мы тебе по пути расскажем, – лукаво усмехнулась Фрази, да так и ахнула, уставившись на Базиля: – Если Ролло так быстро позвал на помощь, значит, мы взяли не его лошадь. Мы украли чужую…
– Нашла время прыгать с петуха на осла! – возмущенно вскричал Базиль. – Я извинюсь перед хозяином, как только мы отсюда выберемся. Если выберемся, конечно. Давайте по седлам – и ходу прочь, нам со всеми не справиться! Разбирайте пистолеты, я их у мертвых взял. Но перезарядить нечем: только те пули, что в стволах. Да и тот, который мы у Ролло отняли в Париже, тоже без приклада. Как и твоя игрушечка.
Араго с сожалением сунул разряженный «дерринджер» за пояс и, взяв у Базиля пистолеты, убрал их в свои ольстры.
Фрази нахмурилась:
– Один дай мне.
Араго в нерешительности помедлил, но Базиль так и закатился смехом:
– Не сомневайся: она стреляет раз в десять лучше меня, а может быть, и тебя!
Араго покаянно кивнул, вспомнив, как метко Фрази из «пистолета для муфты» прострелила голову Каньского. Поцеловал ей руку и подсадил в седло, вложив в ольстру Юсара пистолет. Конечно, он не сомневался, что, подобно герою своего любимого Пушкина, и сам в тридцати шагах в карту промаху не даст, даже из незнакомых пистолетов, однако в Каньского-то не попал, и пусть в этом виновато было коварство Агнес, это прежде всего урок ему, Араго: нельзя недооценивать самых неожиданных умений, которыми могут обладать женщины!
