– А, к чертям! Я тут думал о Зебе. Об этих его полетах в космос, когда он был наедине со скафандром и своим пульсом в наушниках. Порою проще увидеть ошибки молодого поколения, нежели свои собственные.
Он представил себе, как Зеб пытается наверстать упущенное, проводя лето на Мысе Хаббарда в компании Майкла, стараясь закрепиться на этой твердой земле вместо далеких звезд из своих мечтаний. И еще он надеялся, что Зеб не подвел его и как следует заботился о Румер. И что она, в свою очередь, тоже заботилась о нем.
– И чему же тебя научили ошибки молодого поколения в этот раз?
– Тому, что каждому нужны глаза, в которые он сможет заглянуть.
– Глаза? – приподняв кустистую бровь, спросил Малаки.
– Ну да. Даже капитан Ахав, который смотрел в пустоту моря, нашел в ней Моби Дика. Обнаружив белого кита и гоняясь за ним до самой своей смерти, он позабыл об одиночестве – у него были глаза, в которые он мог заглянуть.
– Твою мать, ты все еще не забыл свои учительские замашки, да?
– Такое не загубишь, не пропьешь.
– Ладно. Продолжаем разговор. Вот, к примеру, у меня есть Люсинда. У капитана Ахава был Моби Дик. А как насчет тебя?
Сикстус по-прежнему держал румпель, щурясь от солнечного света.
– Ты ведь наверняка размышлял об Ирландии, не так ли? – продолжал Малаки. – О взглядах чужих глаз. Медсестры, сиделки, ортопеды… может быть, какой-нибудь доктор будет заглядывать через день-два. Ты же об этом думал, да?
– Угу.
– Но это отнюдь не те глаза, в которые тебе хочется глядеть, я прав?
– Да, совсем не те.
– Ну, так скажи мне, Сикстус: в чьи тогда?
Сикстус нервно сглотнул, глядя на золотистые отблески среди волн. В детстве у него были брат и мать, и он повторно обрел их в этом плавании до Новой Шотландии. В молодости он нашел Клариссу, и она подарила ему двух дочерей – и они до сих пор были у него. Но главным образом – даже наиглавнейшим – у него был Мыс Хаббарда, Румер, Куин, les Dames de la Roche, а также – по крайней мере на это лето – Зеб и внучок Майкл.
– Моей семьи и моих друзей, – прохрипел он, – с Мыса Хаббарда.
– Я рад, что ты все понял до того, как очутился бы в «Шейди-Акрс» или каком-либо еще ирландском доме престарелых.
– Вина – очень странная штука.
– Вина?
– Да. Я испытываю чувство вины, потому что у меня есть дочь, которой я небезразличен. Причем настолько, что она позволяет мне сидеть у себя на шее.
– А ты не думал, что она просто любит своего папашу? Конечно, ты старый и брюзгливый, но мы ведь все становимся такими с возрастом.
– Я самый счастливый человек на земле.
– Ну, в соответствии с научными определениями, – на полном серьезе изрек Малаки, – и практическим доказательством, которое сидит у меня перед глазами, я бы сказал, что это так и есть. Причем твой покорный слуга прочно удерживает второе место.
– Аминь, братан, – сказал Сикстус, когда они обогнули Кейп-Код и взяли прямой курс на Лонг-Айленд.
Глава 30
Несмотря на всю свою решимость, Румер не знала, как вести себя с Зебом, когда Элизабет находилась поблизости. Она совершала и говорила какие-то глупости, подобно молоденькой девчонке, а вовсе не зрелой женщине. Но что бы ни началось между ними из-за этой внезапной преграды, оно лишь обретало большую силу. Вечером все они должны были собраться у Румер, чтобы отметить день рождения Майкла, и у нее заранее тряслись поджилки от одной мысли о том, чем мог обернуться этот семейный праздник. Не только для нее, но и для Майкла, для Зеба…
– Ну и как тебе с Элизабет под боком? – спросила Матильда, пока они мыли руки перед утренней операцией на пожилом терьере Джека Рассела.
– Непросто, – ответила Румер, намыливая запястья и предплечья.
– Вас же всегда называли «девчушки Ларкин»? А меня с сестрами «девчушки Меткалф». Разве не ужасно, что почти половину своего детства мы провели, пытаясь выцарапать друг другу глаза из-за того, что кто-то брал чужие шмотки без разрешения?
– Странно, что ты заговорила об этом, – вытирая руки полотенцем, сказала Румер. – Элизабет выдала мне, что я, мол, никогда не понимала, что всему есть предел. Предел. – Она произнесла слово так, будто оно было из иностранного языка.
– Ну, а кто первым наплевал на эти пределы? Разве ты не любила Зеба всю свою жизнь? И кто, как не твоя сестра, украла у тебя то, что было тебе так дорого? Ей замуж не терпелось, а никто не брал, тогда она и соблазнила юного Зеба, чужого парня…
Румер приложила стетоскоп к грудной клетке пациента, которого звали Дэнни. Он дышал с трудом, а его сердце натужно колотилось. Его хозяева, Робинсоны, любили терьера как своего родного ребенка с того самого дня, когда он появился у них шестнадцать лет назад. Румер сделала глубокий вдох и подняла со стола скальпель.
– Да, – немного погодя ответила Румер. – Она украла у меня Зеба. Но это так низко – ссориться с сестрой из-за мужчины.
– Вовсе нет, – глядя ей в глаза, заявила Мати. – Это твоя жизнь. Если за счастье приходится сражаться, то неужели оно того не стоит? Ты умна, Румер. Когда речь заходит о животных и их владельцах, то ты доктор. Для меня ты мудрый наставник. А вот для самой себя…
– Я не вижу перед собой четкого пути, – Румер перевела дух и переключила все свое внимание на Дэнни. Она сверилась с рентгеновским снимком и сделала надрез. Резвясь с хозяевами, Дэнни проглотил мячик для гольфа, и тот застрял в верхней части его толстой кишки, причиняя ему страшные неудобства. Что еще хуже, пес сначала изжевал мячик, и теперь каучуковый жгут, которым мяч был наполнен, вылез наружу.
Работая, Румер размышляла о том, как велика жизнь и как бесславно ее можно закончить, проглотив обыкновенный мячик. Она думала об отличиях между кинозвездой и ветеринаром. Хотя одна профессия была более эффектной, другая могла вернуть семье любимого пса живым и здоровым. Румер умела расставлять приоритеты, и она знала, что было много способов заставить человека страдать. Война с сестрой за мужчину не была столь уж низким делом; как сказала Мати, это была жизнь Румер.
Она наложила Дэнни швы и оставила пометки в его карте. Ей еще предстояло сделать пару звонков насчет новой конюшни для Блю, а вечером ее ждал день рождения Майкла. Она уже подумывала отменить торжество, лишь бы не видеть Элизабет и Зеба вместе за праздничным столом.
Румер надеялась, что драки не будет, но даже если все обернется иначе, сейчас она была готова. Отец до сих пор не давал о себе знать, и от этого у нее расшалились нервы.
Ей было достаточно малейшего повода, чтобы сорваться с катушек, и теперь она собиралась идти до конца.
Румер выставила на старый дубовый стол фарфоровый сервиз, доставшийся ей от матери. На пару с Куин они отполировали серебро и намыли до блеска хрусталь.
