Пришла полночь, а вместе с ней и Уорик.
Она встретила его счастливым восклицанием и обняла за шею:
— Любимый! Я так счастлива видеть тебя, но как же мне страшно! Все это так опасно…
— Стоило прийти ради одного того, чтобы услышать это от тебя. Я постарался притащить не так много грязи.
— Мне все равно.
— Люби меня…
— Люблю.
Уорик крепко обнял ее, потерся подбородком о волосы, вдыхая их аромат. Его руки касались шелковистого лисьего меха, но се кожа под ним была еще шелковистее. Он подумал, что она стала еще прекраснее.
— Люби меня прямо сейчас…
— С радостью, Уорик…
— У тебя под манто ничего нет.
— Ничего… Только та, что любит вас так безумно, милорд! — ответила она.
Вместе с полночной темнотой пришло наслаждение, тихое перешептывание в слабом мерцании поленьев в очаге! Утолив страсть, они лежали рядом, тихие и умиротворенные. Он снова пенял на ее поведение с Раулем, она припомнила ему прошлое — леди Анну и ночные прогулки в Четхэме.
— Мне нужно было скакать верхом, иначе я бы сошел с ума! — клялся он. — Теперь ты и сама понимаешь, что я не смел любить тебя.
— Значит, у тебя не было другой женщины?
— Нет, — сказал он. — С того самого дня, когда я увидел тебя.
— Ах, Уорик! — Она страстно поцеловала его, прижимаясь к нему всем телом, наслаждаясь янтарным блеском в его глазах, спокойным выражением его лица. — А как же Анна?
Он пожал плечами.
— Анна — это просто… так. Ондайн, я никогда не обманывал Женевьеву. Она была милая и нежная, но все-таки я не любил ее так, как люблю тебя.
— Ах, Уорик! — повторила она и еще раз поцеловала его.
— Что же касается Рауля… — глухо проговорил он.
— Уорик! — перебила его Ондайн, вспомнив о своем посещении кабинета дяди. — Я нашла кое-что, что помогло бы мне. Конечно, это не совсем то, что надо. На столе у дяди лежит промокательная бумага, и по отпечаткам на ней легко догадаться, что кто-то учился подделывать мой почерк и мою подпись! Но вместо радости Уорик пришел в неописуемую ярость:
— Ты что, обыскивала его комнату?
— Но это было необходимо…
— А что, если бы они тебя поймали?!
— Но…
— Нет! Я сам достану эту бумагу. Завтра. Обещай, что ты и близко не подойдешь больше к этим комнатам. Мое терпение и так уже на исходе. Я возьму все, что ты там нашла, прямо завтра, и мы уедем отсюда завтра же ночью.
Она помолчала и ткнулась лицом ему в шею.
— Уорик, но этого недостаточно.
— Что?
Она чуть слышно всхлипнула:
— Пожалуйста, дай мне еще хоть несколько дней! То, что я нашла, конечно, важно, но этого мало, чтобы оправдать моего отца!
Он вздохнул:
— Три дня, Ондайн, не больше. Я не могу выносить, что Рауль домогается тебя! На третью ночь мы уезжаем!
— Ты придешь за мной? — спросила она тихо.
— Нет, ты сама проникнешь незаметно ко мне в домик, как только кончится обед. — Он задумался. — Потому что мне не очень нравится идея побега через балкон.
Уорик повернулся к ней и с силой сжал ее руку.
— Я люблю тебя, Ондайн, — сказал он, и страсть озарила его напряженное лицо, решительное и бесконечно прекрасное. — Но, увы, кажется, сейчас именно балкон ждет меня.
Она припала к нему, проклиная этот момент расставания.
— Ты придешь ко мне завтра?
— Конечно, мадам. Ведь я не могу долго оставаться вдалеке от вас! — сказал он и обнял ее на прощание.
Опять приближался рассвет.
Глава 27
Лондон
Клинтон и Юстин остановились в маленьком домике на правом берегу реки. В их задачу входило узнавать всякие сплетни. Это оказалось нетрудно, тем более что Юстин дружил с молодым Букингемом, а Букингем славился своими широкими и разнообразными знакомствами во всех слоях общества. Они принимали участие во всех развлечениях, начиная от придворных балов и кончая уличными плясками в толпе пьяных гуляк. Друзья давали обеды и даже познакомились с молодыми деревенскими парнями и дамами определенного сорта.
Непосвященному взгляду они казались просто богатыми, знатными юношами, которые пустились во все тяжкие, чтобы развеять тоску.
Первую важную информацию получил Клинтон от одной молодой леди, шестой по счету дочери графа, с маленькой надеждой на наследство и еще меньшей — на замужество по любви. Отец девушки твердо решил, что она выйдет замуж только за человека своего круга, даже если он окажется престарелым людоедом.
Молодую леди звали Сара, и Клинтон полюбил ее за красоту, открытый характер, честность, нежность и страстность.
Однажды они проводили приятный вечер, лежа в постели, когда она сказала, что один из королевских стражников сразу после турнира умолял короля об отставке, хотя не мог объяснить причину своей неожиданной просьбы. Когда Клинтон спросил, можно ли узнать об этом человеке поподробнее, девушка призналась, что когда-то давно находилась в любовной связи с этим человеком и хорошо его знала.
Клинтон сказал, что эта встреча для него — дело величайшей важности и неотложности. Сара согласилась помочь. На следующий день, ближе к полудню, она пришла в дом у реки и сказала, что Клинтон с Юстином могут встретиться с этим человеком в трактире около Чаринг-Кросс.
Наступил вечер. Юстин в отличие от Клинтона не был влюблен в девушку до потери памяти, но все-таки решил ей довериться. Он знал о ней от Букингема. Ее отец, не дав за ней никакого приданого, тем не менее держал ее очень строго. Внешне она подчинилась ему и не строила планов побега с возлюбленным. Но, гордо подняв маленький подбородок, она все же жила так, как считала нужным. Не чуждая удовольствиям придворной жизни фрейлина королевы, она пользовалась свободой и наслаждалась молодостью, пока не объявился этот «людоед»-муж, охочий до юных невест с наследством или без такового.
Юстин не раз замечал в блестящих коричневых глазах Сары явное обожание, с которым она обращала свои взоры на его кузена.
— Сара пойдет вместе с нами, — сказал Юстин Клинтону. — Иначе мы не узнаем этого человека. Ошибиться в этом еще опаснее, чем вообще ничего не узнать.
Сара сказала:
— Джон Робине очень боялся этой встречи, Клинтон. Я ничего не понимаю, но вижу, как сильно он чего-то боится. Он сказал, что согласен встретиться только там, где много людей. Мне кажется, он боится кого-то, кто может расправиться с ним.
Юстин переглянулся с Клинтоном поверх головы Сары. Наверное, в общем гомоне никто не станет прислушиваться к их разговору о том далеком дне, когда был убит герцог Рочестерский, якобы поднявший меч на короля.
