От нее остались кожа да кости. Правда, двое больболистов тоже не сказать, что упитанны.
У меня учащается дыхание. Тоби берет мою руку и сжимает. Это значит: «Сохраняй спокойствие». Она поворачивает ко мне смуглое лицо и улыбается улыбкой мумии: губы приподнимаются, обнажая кончики зубов, мускулы челюсти напряжены, и мне вдруг становится жаль больболистов. Тоби отпускает мою руку и очень медленно поднимает карабин.
Мужчины сидят по-турецки и жарят какое-то мясо на палочках над углями. Мясо скунота. На земле рядом валяется черно-белый полосатый хвост. Пистолет-распылитель тоже лежит на земле. Тоби, должно быть, его видела. Я будто слышу, как она думает: «Если я застрелю одного, успею ли застрелить другого раньше, чем он меня?»
— Может, это у них, дикарей, так принято, — говорит темнобородый. — Синяя краска.
— Не. Татуировки, — отвечает коротковолосый.
— Кто ж станет себе хер иголками колоть? — спрашивает бородатый.
— Дикари на чем угодно наколки сделают, — говорит другой. — У них, у каннибалов, так.
— Это ты разных тупых фильмов насмотрелся.
— Зуб даю, они ее принесут в жертву на раз, — говорит бородатый. — Сперва все трахнут, а потом…
Они глядят на Аманду, но она смотрит в землю. Бородатый дергает за веревку.
— Эй, бля, мы с тобой разговариваем.
Аманда поднимает голову.
— Съедобная секс-игрушка, — говорит коротковолосый, и оба хохочут. — А ты видал, какие у ихних баб сисимпланты?
— Не, это настоящее. Можно узнать, если разрезать. В фальшивых внутри гель такой. Может, вернемся, поменяемся с ними? — говорит бородатый. — С дикарями. Отдадим им эту, раз они ее так хотят, пускай суют в нее свои синие, а мы у них возьмем пару красивых девочек. По-моему, отличный обмен.
Я вижу Аманду их глазами: использованная, пустая. Бесполезная.
— Чего с ними меняться? — спрашивает коротковолосый. — Вернемся да пристрелим.
— Заряда на всех не хватит. По правде мало осталось. Они сообразят и навалятся всей толпой. Разорвут нас на клочки и сожрут.
— Нужно убраться от них подальше, — говорит коротковолосый, уже встревоженно. — Их тридцать, а нас двое. Вдруг они подкрадутся в темноте?
Они замолкают, обдумывая такую возможность. У меня по всей коже ползут мурашки от ненависти. Я не понимаю, чего ждет Тоби. Почему не возьмет и не убьет их? Потом я думаю: она из старых вертоградарей, она не может хладнокровно взять и убить. Ей религия не позволяет.
— Неплохо, — говорит бородатый, пробуя мясо на палочке. — Завтра пристрелим еще одного, они вкусные.
— А ее будем кормить? — спрашивает коротковолосый. Он облизывает пальцы.
— Можешь ей дать из своей порции, — говорит бородатый. — Дохлая она нам ни к чему.
— Это мне дохлая ни к чему, — говорит коротковолосый. — А ты такой извращенец, что и дохлую трахнешь.
— Кстати говоря, сегодня ты первый. Смажешь трубу. Ненавижу ебать по сухому.
— Я вчера был первый.
— Ну так что, поборемся на руках?
Вдруг на поляне возникает еще один человек — голый мужчина, но не из зеленоглазых красавцев. Он изможден и весь в язвах. У него длинная косматая борода и очень сумасшедший вид. Но я его знаю. Или мне кажется. Ведь это Джимми?
У него в руках пистолет-распылитель, направленный на двух мужчин. Он их застрелит. Он сосредоточен, как бывают только сумасшедшие.
Но тогда он и Аманду застрелит, потому что темнобородый при виде его вскакивает на колени и притягивает к себе Аманду, прикрываясь ею, как щитом, и захватив одной рукой ее шею. Коротковолосый ныряет за них. Джимми колеблется, но не опускает пистолет.
— Джимми! — кричу я из кустов. — Не стреляй! Это Аманда!
Он, наверное, решил, что кусты с ним разговаривают. Поворачивает голову. Я выхожу из-за кустов.
— Отлично! — говорит бородатый. — Вторая девка. Теперь у нас будет у каждого своя!
Он ухмыляется. Коротковолосый, скрючившись, тянется за их пистолетом.
На поляну выходит Тоби. Карабин поднят и наведен на цель.
— Ну-ка брось, — говорит она коротковолосому.
Уверенно и четко, но очень ровно и без всякого выражения. Должно быть, ее голос его пугает, да и вид тоже — тощая, оборванная, зубы оскалены. Как баньши из телевизора или ходячий скелет: существо, которому нечего терять.
Коротковолосый застывает. Темнобородый не знает, куда повернуться: Джимми стоит перед ним, а Тоби — сбоку.
— А ну назад! А то я ей шею сломаю, — говорит он всем сразу. Говорит очень громко — это значит, что он боится.
— Меня это, может, и волнует, а его — точно нет. — Тоби имеет в виду Джимми.
Она обращается ко мне:
— Забери пистолет. Смотри, чтобы этот тебя не схватил.
Коротковолосому:
— Ложись!
Мне:
— Береги щиколотки.
Бородатому:
— А ну отпусти ее!
Все происходит очень быстро, но словно в замедленной съемке. Голоса доносятся будто издалека; солнце такое яркое, что мне больно; свет словно потрескивает у нас на лицах; мы сверкаем, сияем, словно электрический ток бежит по нам, как вода. Я как будто вижу тела насквозь — все тела. Вены, сухожилия, кровоток. Слышу стук сердец, как приближающийся гром.
Я думаю, что сейчас упаду в обморок. Но не могу, потому что должна помочь Тоби. Сама не знаю как, я подбегаю к ним. Так близко, что слышу их запах. Застарелый пот и сальные волосы. Хватаю их пистолет.
— Обойди его сзади! — командует мне Тоби. А больболисту: — Руки за голову!
Снова мне:
— Если он сейчас же не поднимет руки, стреляй.
Она говорит так, как будто я умею обращаться с этой штукой. А Джимми она говорит: «Тихо, тихо» — словно большому перепуганному животному.
Все это время Аманда не двигалась, но стоит темнобородому ее отпустить, она бросается, как змея. Сдергивает с шеи веревочную петлю и наотмашь бьет его по лицу. Потом пинает его в яйца. Я вижу, что силы у нее на исходе, но она вкладывает их все в этот удар, а когда бородатый падает и складывается пополам, она пинает второго. Потом хватает камень и бьет одного за другим по голове, течет кровь. Аманда роняет камень и хромает ко мне. Она плачет, хватая ртом воздух, и я знаю, что ей пришлось очень лихо, пока меня не было, потому что нужен целый отдельный ужас, чтобы довести Аманду до слез.
— Ох, Аманда, — говорю я ей. — Бедная ты моя.
Джимми шатается.
— Ты настоящая? — спрашивает он у Тоби.
Он совершенно сбит с толку. Он протирает глаза.
