Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Еще заметнее становится элемент богохульства, когда это касается содержания библейских историй, которые привлекает Томас. Сверхъестественное значение библейского понятия о «насыщении десяти тысяч», например, толкуется в смысле беспощадности и бесчувственности на земле. «Наш Господь, Иисус Христос, не является кормильцем, он кормит народ не ради насыщения. Что бы вы ни делали на словах и на деле, делайте это в честь Бога, ты знаешь, мой друг, что ты и я совершаем ужасную ошибку и что мы тому человеку больше вредим, чем приносим пользы, если мы ему что-нибудь даем, что ему не нужно. Не важно, что это, является ли это милостыней или тем, что мы для этих людей делаем, что он сам может для себя сделать. Ты отнимаешь у человека благодеяние жизни, ты лишаешь его радости труда. Мы должны покончить с современной ситуацией… как-нибудь, когда-нибудь. Если мы этого не сделаем, то мы и дальше приучим миллионы людей в этой стране принимать милостыню». Похожим образом он извращает идею Иисуса о хлебе жизни, чтобы использовать ее для клеветы на другие виды происхождения духа, а именно автономную мысль вообще и идеи реформы в частности. Однако для Томаса характерно, что он, атакуя просвещение, не отваживается в то же самое время нападать и на технику, так как она в конце концов является предпосылкой и жизненным элементом его собственного метода пропаганды. «Я желал бы, чтобы мы могли вспомнить о сегодняшней Америке. Многие люди бегают за теми или иными вещами, к тому или другому обманщику, и они ничего не достигают. Здесь настоящий хлеб жизни, я уверен, что наша душа это знает. Сколько людей имеется на свете, которые пытаются найти истину, действительные цели жизни, без Иисуса Христа. Слушайтесь Бога, кроме, как через него, вы не можете найти никакой великой истины. У меня есть желание к Богу, чтобы мы узнали эту великую истину. Не желайте себе, чтобы мы вернули воспитание. Я благодарю Бога, что мы имеем могущественного Бога, благодарите Бога за печатный станок, поблагодарите Бога за газеты, благодарите Бога сегодня и наберитесь мужества, так как наш Бог еще на своем троне. И я верю, что мы дадим залп, который услышат во всем мире». Запутанные предложения, подобные этим, верно отражают запутанные идеи ханжеского фанатика, сторонника двух вещей, «доброго старого времени» и «радио», которое дает ему возможность говорить.
Вера для Томаса не только суррогат, чтобы изменить мир, но она и предупредительное средство, чтобы действовать против любого изменения, любых времен, которые и без того автоматически классифицируются как коммунизм. «Вы не видите, что если мы не восхваляем святость Бога, если мы не провозглашаем справедливость Бога в этом мире, если мы не провозглашаем факт неба и ада, если мы не провозглашаем факт, что без спасения и кровопролития нет и прощения греха. Вы не видите, что только Христос и Бог господствуют, и что в конце концов над нашей нацией разразится революция». Хуже, чем в этих фразах, не могло произойти превращение христианского учения в лозунги политической власти. Идея таинства, что течет «кровь Христа», истолковывается с задней мыслью о политическом перевороте как раз в смысле общего «кровопролития». Так как кровь Христа якобы спасла мир, Томас и говорит о необходимости кровопролития. Убийство получает ореол таинства, так что в основном от жертвы Христа только и остается, что «кровь евреев должна течь». И распятие низводится до символа погрома. Важные причины говорят о том, что эта абсурдная трансформация играет большую роль в традиционных христианских представлениях, чем это может показаться с виду.
Трюк «Вера наших отцов»
Самым действенным связующим звеном между теологией Томаса и его политикой является идея «веры наших отцов». Ее можно назвать в основном антихристианской, так как христианство претендует на истину, и не на принятие ее через традиции: кто верит только потому, что это делали его предки, тот ни в коем случае не является верующим. Идея о предках имеет, кроме того, оттенок культа предков мистической природной религии, которой противоречит собственная сущность христианства. Однако этот натуралистический элемент христианской веры, где он замещает католическое понятие о живой церкви, присутствует повсюду в христианстве. Даже субъективистские, лютеранские мыслители, как, например, Кьеркегор, использовали это. Патерналистский авторитет выполняет всегда свою функцию — не давать уклониться тем, вера которых в истину самой христианской догмы поколеблена. В конце концов христианская вера насильно достигается светскими внешними средствами, контролем патриархальной семьи и в то же время воспринимается весьма респектабельно, смиренно и благочестиво. Томас этим призывом, основой его ортодоксии, открывает путь для интерпретации, которая может быть легко понята в смысле агрессивного нативизма. «Книга, которая объединила сердца миллионов людей, мужчин и женщин повсюду, та старая книга, которую любили наши отцы и матери, та древняя книга, которую они берегли и чтили и которую также и мы, настоящее поколение, читаем, — старая книга, святые страницы которой мы листаем сегодня после обеда, напоминает нам о прошлом и дает надежду на будущее и готовит нас к раю на небе, куда отошли наши отцы и матери за все эти долгие годы». Двусмысленное определение Америки как «христианской нации» является следующей ступенью. Томас ссылается этим на якобы решение нашего суда и постоянно дает понять, что он при этом думает об исключении евреев из американской общности. «Послушайте, вначале Америка была христианской страной. Что бы ни развивалось в нашей стране во время ее прогресса, является результатом американизма. Когда вы говорите об Америке, вы должны говорить о христианстве, так как Америка и христианство измеряются одними и теми же мерками». И здесь раздается его призыв «к настоящему сорту людей», под которым Томас, по-видимому, имеет в виду те же самые типы, которые в Германии проложили дорогу национал-социализму. «Вас, учителей, призываю я сегодня после обеда, чтобы напомнить Вам, чтобы Вы и в будущем держали Америку в своих руках. Как клонится сук, так и растет дерево, и как дерево падает, так оно будет лежать. Нам нужны учителя, чтобы учить великим принципам жизни. Мы должны провозгласить великую истину Бога, нам нужны судьи в наших судах, которые помнят символы наших отцов, которые до сих пор существуют». Что от этих учителей, судей ожидается строгость, едва ли стоит упоминать. Так силен традиционалистский стимулятор у Томаса, что он, несмотря на свое якобы отвращение к деноминации и конвенции, утверждает, что «единственный путь молиться Богу это — идти на то место, которое посвящено молитве». Такие высказывания, которые больше согласуются с римско-католическим учением, чем с протестантской доктриной об общем священнослужительстве, показывают еще раз, что Томас использует христианство как простую аналогию для всей светской авторитарной системы.
От поклонения предкам и христианской Америке только один шаг до высокомерного патриотизма. «Мы надеемся на Бога и на тех, кто верит в эту страну, в эту Библию и в семью, во флаг и в эти любящие свободу институты, которые достались нам в наследство». Почти без прикрас выступает основное стремление Томаса к милитаристскому образцу, к авторитарной организации, к «гимну», который поют его парни.
Мы парни старой бригады, Мы сражались бок о бок, и плечо к плечу, клинок к клинку. Наши парни сражались, пока не пали и погибли, Они были так смелы и готовы к бою, так чисты и радостны. Где парни старой бригады и где страна, которую мы знали? Стойко, плечо к плечу и клинок к клинку Готовые к бою с песней маршируют по нашему пути парни старой бригады. Слава их памяти, где бы они ни были, Они были незабываемыми товарищами.
В то время как при поверхностном рассмотрении милитаристский символизм должен проявить религиозные идеалы, сама религия Томаса служит символом фашизма. Американский христианский крестовый поход обобщает обе вещи; пробуждение веры и ортодоксальное христианство, но их общим знаменателем в пропаганде является фашистская организация.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
