Брестский мир в глазах этих молодых немцев лишь формально утвердил фактически существовавшее положение, но немцы проиграли Первую мировую войну, и в Версале у них все отобрали. После Парижской конференции, завершившей Первую мировую войну, оказалось, что прибалтийские государства, Польша, Финляндия, Чехословакия и Румыния смогли извлечь пользу из поражения России от Германии и поражения Германии на Западе. Во вновь возникших в Европе государствах значительное немецкое меньшинство стало нежелательным и гонимым; его политические, экономические и социальные права стали зависеть от воли национальных правительств — теперь национальные принципы действовали уже против немцев. В глазах этих немцев западная по своему происхождению идея равенства и суверенитета национальных государств создала в Восточной Европе такой порядок, который по своему характеру был враждебен прежнему культурному и экономическому положению немцев в этом регионе Европы. Кроме того, в Германии многие были убеждены, что распространение Антантой собственных представлений о ценности национального государства на Восточную Европу — это трагическая ошибка, так как это противоречит социальной, культурной и экономической действительности и наносит непоправимый ущерб своеобразному национально-государственному развитию живущих там славян. Немецкие правые были убеждены в том, что славянский мир живет по отличным от Запада ценностям и законам. Часть этих немецких правых ратовала за объединение со славянами для борьбы против Запада (Ван ден Брук и некоторые другие младоконсерваторы), а большинство стремилось к восстановлению прежнего немецкого господства и продолжения колонизации. Тем более что пруссакам казалось, что поляки сами не способны наладить жизнь и работу в своем государстве. Немцы относились к полякам, как к людям некультурным, ленивым, а потому и бедным; письменные свидетельства этой характеристики поляков появляются уже в первой половине XIV в. Уже в XX в. некий прусский аристократ писал, что только под строгим и жестким руководством поляки способны на производительный труд, а без этого принуждения — они плохие работники. У пруссаков даже было устойчивое словосочетание для обозначения запущенного и плохого хозяйства: «польское хозяйство» (polnische Wirtschaft). Тот же аристократ жаловался на то, что сделали поляки за несколько лет хозяйничанья в «польском коридоре»: «Города загажены, Висла обмелела, мы воспринимали как чудовищную несправедливость то, что Польша (якобы обиженная немцами) вызывала в мире сочувствие и симпатии. Польское государство в свое время развалилось как раз под влиянием польской недееспособности, и ее власти предлагали соседям свою же страну как залежалый товар; Фридрих Великий принял часть Польши только потому, что опасался, что Россия все возьмет сама… Я сам человек польского происхождения, но поведение поляков после Первой мировой войны и особенно после Второй мировой войны не говорит в их пользу». Интересно отметить, что даже в наше время у немцев сохранилось снисходительное отношение к полякам; так на вопрос анкеты журнала «Шпигель» (1994 г.) о том, превосходят ли немцы какой-либо народ, 52% немцев ответило — нет, а 45% — что «превосходят некоторые народы». На вопрос, кого именно они превосходят, 87% опрошенных немцев ответило, что поляков, 74% — турков, 63% — русских, 20% — французов, 11% — американцев.
После Первой мировой войны немецкие колонисты потеряли свои позиции не только в Польше, но и в восточной Прибалтике, где они долгое время занимали привилегированное положение. В 20-е гг. XX в. остзейское дворянство потеряло свои земли в результате повсеместной земельной реформы, за счет которой было создано десятки тысяч новых крестьянских хозяйств. Остзейцы протестовали против земельной реформы в Лиге Наций и пытались воззвать к общественному мнению в Германии — без успеха. Впрочем, остзейцы были нежелательным элементом не только в Эстонии, Латвии и Литве: аристократический характер этой немецкой колонии вызывал впоследствии раздражение и у «плебейского» нацистского движения. Гитлер неоднократно повторял, что прибалтийские немцы за 700 лет оказались не в состоянии ассимилировать коренное население Прибалтики. Гиммлер также испытывал неприязнь к остзейцам, особенно к представителям родового дворянства. Гитлер в разговоре с одним из руководителей Западной Пруссии, Германом Раушнингом, сказал, что коренное население Прибалтики давно было бы германизировано, если бы этому не препятствовало социальное предубеждение и высокомерие прибалтийских баронов. Вероятно, именно по этой причине Гитлер так легко пошел на выселение остзейцев-фольксдойч из восточной Прибалтики по условиям секретного протокола к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. Более того, остзейцев не пустили в Германию[54]; им приказали селиться в отобранных у Польши районах, а именно в районе Вар-ты, в Познани. Латышская пресса, выражая общественные настроения, «навеки прощалась» (auf Nimmerwiedersehen) с остзейцами. После 22 июня 1941 г. многие остзейцы выражали желание вернуться на места предков, но в октябре 1941 г. нацистские власти официально запретили это возвращение. Впрочем, многие остзейцы попали на свою старую родину в качестве хозяйственных функционеров, корреспондентов газет и полицейских чиновников. В 80-е гг. в советских республиках Эстонии и Латвии проживало около 10 тыс. немцев, но это не были остзейцы, а волжские немцы, которым разрешили выезжать с мест высылки.
Зимой 1939–1940 гг. в соответствии с советско-германскими договоренностями в Рейх начали выселять немцев из Галиции и Волыни, летом 1940 г. — из Бессарабии и Буковины. Все было проделано организованно и быстро, под надзором советско-германской переселенческой комиссии. Приблизительно тогда же на основе немецко-румынского соглашения были переселены немцы из Южной Буковины и Добруджи, за ними в Рейх последовали немцы из принадлежавшей Болгарии Южной Добруджи.
Та же участь в 1941 г., после раздела Югославии, ожидала немцев из отошедшей к Италии Крайны. Под давлением югославских партизан местные фольксдойч были отчасти вытеснены из Боснии и Хорватии. В декабре 1942 г. Гиммлер приказал перевести в Хорватию сформированную из местных фольксдойч 7-ю дивизию Ваффен СС «Принц Ойген». До конца войны эта дивизия занималась борьбой с югославскими партизанами, а после войны всех югославских фольксдойч обвинили в сотрудничестве с нацистами. На 31 марта 1931 г. в Югославии было 499 969 этнических немцев, а после войны не осталось почти никого.
Большей частью немецкие переселенцы с юго-востока Европы попали в район Варты, Западную Пруссию и в австрийские земли (Словению). Для этого проживавших там поляков (или словенцев) выселяли. Эти переселения предпринимались не в интересах фольксдойч, но более в имперских геополитических интересах нацистского Рейха. Веками формировавшиеся и развивавшиеся общности и уникальные культуры оказались моментально разрушенными.
За несколько дней, с 1 по 17 декабря 1939 г., 87 838 поляков было депортировано из Познани в генерал-губернаторство для того, чтобы освободить место 40 тыс. фольксдойч из Прибалтики. Гитлер сказал, что это делается для создания более ясных разграничительных линий и нового порядка этнографических взаимоотношений. Горожан селили в сельской местности, надеясь, что они, не имеющие никаких представлений о крестьянском труде, будут осваивать землю, отобранную у поляков. Парадоксально, но Гитлер положил конец 700-летней колонизации немцами восточной Прибалтики. С тех пор немцев в этом районе Европы уже нет. Как указывал знаток немецкой истории XX в. Мартин Бросцат, своей бесформенной и обструкционистской политикой нацисты привели не только к поражению и провалу политики Третьего Рейха на Востоке, но и «разрушили исторически-правовую основу немецких позиций на Востоке». Бесспорной заслугой современной демократической ФРГ является осознанный (хотя и вынужденный) отказ от всяких претензий на «восточные территории», которыми Германия владела в течение многих веков и в развитие которых она внесла значительный вклад. Вопреки публикациям, которые время от времени появляются в отечественной и зарубежной печати и в которых высказываются опасения в отношении возрождения немецкого ревизионизма в Восточной Европе, представляется, что эти опасения совершенно ни на чем не основываются и являются чистой фантазией.
