…То скорбная, то отчаянно весёлая, шутница, фантазёрка и мечтательница, добрая, а то вдруг жадная на мелочь, всегда честная, отважная, готовая заступиться за обиженного, этакая Марфа-посадница, она — истинная дочь своего народа и его гордость…
Лидия Русланова… Сколь многим обязаны мы ей! Её доброта и, главное, жизнелюбие передавались нам, как донорская кровь. Такое не забывается. А ничтожные свары, душевные неполадки… исчезли как бациллы в растворе хлорной извести.
И хотя я не видела её поющей перед рейхстагом и ранее, в канун многих боёв, под аккомпанемент рвущихся снарядов, кажется мне, слышу переливы и рокот чудесного голоса, одушевлённого страстью, всё сметающей волей к добру и победе. Великим талантом обладала Русланова.
Никто не перевоплощался столь удивительно и необыкновенно, как это бывало с ней, когда она „показывала“ людей. Поныне я вижу одарённейших деятелей театров, литературы, воинства через призму того, как воскресила их Лидия Андреевна. Ни одной фальшивой позы, интонации, жеста.
Театр, музыка были её воздухом, самой сутью существа и стремлений. Приютская девчонка-поводырь слепой бабушки, поющая на улицах и во дворах саратовских купцов, истинно народная певица и огневой патриот России, Русланова Символична — она олицетворяет свою Родину.
Русланова — часть 20-х годов: ей было тогда за двадцать, и после работы на заводе, выступлений на подчас случайных подмостках она начала уже учиться у полузрячей, погружённой в себя Ольги Ковалёвой. Не раз эта большая, замкнутая женщина пела у нас дома, сидя, прикрыв глаза, опершись на руку, как-то особенно протяжно.
…Песня всегда голос эпохи, народа, его чаянья, тоски и надежды. Почётный избранник природы — певец облечён миссией донести слова и мелодию до сердца, сохранить их во времени. Ковалёва нам вернула множество забытых, рождённых в глуби напевов. Русланова с редкой одарённостью взяла у неё всё самое драгоценное, но не для повторов, а для нового созидания и рождения. Она осталась совершенно самобытной. Истинно талантливое не повторяется…»
Специалисты, изучающие народную песню, составили следующую типологию «исполнителей народных песен на концертной эстраде»:
1. Тип Плевицкой — «под народное».
2. Тип Третьяковой — «интеллигентное подражание фольклору, с абстрактностью его интонирования».
3. Тип Ковалёвой — «по автору, высший тип».
Русланова освоила высший тип исполнения народной песни — «тип Ковалёвой». Самый трудный. Она владела этим стилем в совершенстве. Хотя ревнители правильного пения не раз упрекали её в излишне вольном обращении с русской народной песней и даже называли стиль её исполнения вульгарным, извращающим народную песню.
Всё это пустое. Как сказала Галина Серебрякова, которая очень тонко и верно почувствовала певицу, её настоящее место в нашей культуре: «Ничтожные свары…»
Ольга Васильевна Ковалёва любила свою талантливую ученицу. Чувствуя её природную силу и большие способности к развитию и совершенствованию песенной силы, она дала Руслановой всё, что имела сама. Уроженка деревни Любовки Саратовской губернии, она собрала огромное количество песен своей родины Саратовщины. Многие из них исполняла Русланова. Незадолго до смерти Ольга Васильевна Ковалёва сказала такие слова: «Я счастлива! Было у меня любимое дело, всю себя я отдала ему! Русской песне!»
Этот короткий монолог-завещание в полной мере относится и к её ученице Лидии Андреевне Руслановой.
На коллективных концертах, как известно, кто-то из певцов преподносится публике как «главное блюдо» — первый голос, а другие исполнители идут, как говорят в певческой среде, в антураже, на разогрев[98]. Такой сценарий считается делом обычным. Однажды, когда на сцене уже блистали новые молодые исполнители и на концертах их представляли публике с особым пиететом, Русланова вышла «в антураже» без особых эпитетов конферансье. Исполнила одну из своих коронных песен и была встречена бурей аплодисментов. Конферансье пришлось выйти и объявить ещё одну её песню. Затем третью. И четвёртую. В конце концов, объявив очередную её песню, конферансье зашёл за кулисы и сказал артистам, которые ожидали своего выхода на сцену:
— Все могут быть свободны. Теперь она будет петь сольный… Вы, друзья, не обижайтесь, но зрителям сейчас, кроме Руслановой, уже никто не нужен.
Она уже уставала на сцене. Устав и в тот раз, раскланялась и ушла со сцены за кулисы. Там, за кулисами, увидела группу тех самых молодых певцов, которые всё это время напряжённо следили за её выступлением. Среди них был и Иосиф Кобзон. Он потом и рассказал эту историю.
— Ну что, Кобзончик, — широко улыбаясь и сияя от счастья, сказала она, — кто у кого в антураже, а?
— Барыня, — поклонился он ей, — да вся наша эстрада у вас в антураже!
Иосиф Кобзон любил творчество Руслановой, всегда с особым уважением относился к ней и как к человеку. Когда Русланова собирала в своём доме или на даче компании артистической молодёжи и друзей, являлся с огромным букетом алых роз. Был и постоянным гостем на её «вечерах» в гостиничном номере после выступлений, когда все, как правило, собирались у Руслановой вокруг её корзиночки с домашней снедью. Зоя Фёдорова, Клавдия Шульженко, Людмила Зыкина, Ольга Воронец, Марина Ладынина, Антонина Ревельс.
— Приду, — вспоминал Иосиф Кобзон, — а она обязательно мне рюмку выставит. И себе на донышко плеснёт: «Ну, мужик, давай за твой голос выпьем!» Умирать буду — помнить её буду…
Пили, угощались от её щедрот. Шутили, смеялись. Она в те поры уже не поднимала и рюмочку. Нездоровилось. Но любила угостить молодёжь. И будто хмелела вместе с ними, так ей было хорошо. Разговоры были разные, но в основном «о Кремле и о тюрьме». Ей было что рассказать. Но она молчала. Ещё не наступила пора, когда можно было рассказать всё пережитое.
Однажды уступила уговорам Николая Погодина взяться за мемуары.
— Лидия Андреевна! Ты же прекрасная, редкая рассказчица. Каждая твоя история — это вполне законченная новелла! — уверял Погодин.
Но ни времени, ни сил на мемуары у Руслановой не хватало. Правда, кое-какие заметки делать начала. Наконец они решили так: в удобное для Погодина время Русланова будет приглашать его на чай, и они, за чаем, будут сидеть и «писать мемуары» — она рассказывать, а он записывать.
Некоторое время чаёвничали. Появились первые записи. Но потом их чаепития стали реже. Погодину нездоровилось, да и далековато было добираться из Переделкина до Ленинградского проспекта. Там, в доме 66 Русланова и генерал Крюков получили новую квартиру. В 1962 году писатель умер. В последнее время Погодин почти безвыездно жил на даче в Переделкине. За несколько дней до смерти, как рассказывают родственники, пешком пришёл в Баковку к Руслановой. Без предупреждения — как снег на голову. Посидели, поговорили. Приходил проститься. Так и не состоялись руслановские мемуары в записи Николая Фёдоровича Погодина.
