Например, методология Щедровицкого. Мыследеятельность. С точки зрения метафизики или человеческого личностного порядка, эти люди – ноль. А с точки зрения технологии или умения предсказать результаты, они могут задавить прекрасных оппонентов, которые будут «соль земли», но без помощи собственной методологии они будут раздавлены встречными. Это как наполеоновские солдаты и мамлюки. Как говорил Наполеон: «Один мамлюк может побить десять моих солдат, но тысяча моих солдат побьет десять тысяч мамлюков».
Но все это временный период, связанный с дефицитом методик. Я скажу такую вещь, что Декарт, представляющий собой огромный шаг в организации западного мышления, был первый реальный теолог и монотеист, мысливший в исламских терминах. Я храню одну очень редкую книгу французскую об истоках картезианского менталитета, где анализируются его средневековые корни, мистики, с которыми он был знаком, в том числе и исламские каналы. Декарт – это первый человек в платоновском пространстве, который сказал, что точка – это нечто противостоящее протяженности, ограничивающее ее. Концепция Декарта – это Коран. Все Откровение Корана в этом. Просто сформулированное таким парадоксальным математическим образом на европейской почве. Но это картезианское мышление осталось невостребованным теми, из чьих корней оно пришло. Потому что интерпретации Корана остались до сих пор на уровне эллинских подходов, на уровне греческой аналогической семантики, которая была применена сразу же с первого века, когда арабы стали наследниками византийцев. А это все равно, что интерпретировать огонь, то есть природу плазмы, исходя из динамики жидкости.
Отсюда и неэффективность работы этого инструмента.
П. Можно ли использовать исламскую методологию вне религиозного мировоззрения, поскольку современный мир секулярен?
Г.Д. Вопрос в том, что Ислам – это не религия. Ислам на уровне Пророка и его сподвижников – это люди, внутреннее самоощущение которых, хотя они переживали глубокие фундаментальные сверхчеловеческие эмоции, не носило религиозного характера в современном смысле этого слова. То, что современный человек понимает под аффективной жизнью спиритуального порядка, было им совершенно не знакомо. Они были людьми, реализм и авангардизм которых были совершенно непостижимы через поколение после них. Поколению, которое пыталось понять, что им дали. Поскольку они пользовались греческой методологией, духовным опытом, это было нереально понять. Причиной тому несовместимость сознания. Открывать тайны монотеизма людям, стоящим на позициях Эвклида или Зенона почти безнадежно. Задача была в том, чтобы это послание четырнадцать веков продержалось. До настоящего времени, когда появляется шанс поднять людей нового мышления, переживших постмодернизм, понять тайны Ислама, прийти к пониманию предельной диалектики конечного. Для людей девятнадцатого века проблемы конечного не существует. Я Вас уверяю, что Маркс, который будто бы не верил в жизнь после смерти, с точки зрения своей языческой упертости в бесконечное, ничем не отличался от китайца с культом предков.
А здесь мы имеем радикальный разрыв с естественным человеком. Для того, чтобы спасти человечество от бенефициаров, от этого виртуального пространства, нужно парадоксально бросить вызов естественному человеку. Потому что именно он с его вязким гомогенным сознанием становится на выходе субъектом и одновременно, в другой ипостаси, жертвой этого сообщества господ.
Беседовал АЛЕКСЕЙ КОЗЛОВ Интервью. Журнал «ПОРТФЕЛЬ»
Субъект сопротивления всемирному гнету
Крах социалистической системы продемонстрировал изначальную ложность марксистской предпосылки о том, что бывают общества двух видов: «плохие», эксплуататорские, и «хорошие», основанные на социальной справедливости. Сегодня интеллектуалы, исследующие тайну «юдоли человеческой» в ее и теологическом и социальном контекстах, приходят к выводу, что общество как глобальный механизм организации человечества есть инструмент, в конечном счете, не менее враждебный биологическому индивидууму, чем вполне бесчеловечный физический космос. Точно так же как космос общество вытягивает из каждого живущего индивидуума его внутренние ресурсы, его «экзистенциальное тепло»; точно так же как космос общество стремится раздавить каждого индивидуума, превратив его из точки противостояния среде в часть этой среды, в объект, ничем не отличающийся от объективной сущности общества.
Социализм своим коллективизмом и тоталитарностью наилучшим образом продемонстрировал, что стремление лучших политических умов прошлого превратить всемирное общежитие в нечто подобное безотказно работающему механизму во имя справедливости на самом деле дает абсолютно деструктивный эффект, лишая смысла каждую конкретную человеческую жизнь. После конца социализма обнаружилось, что мировая олигархия взяла на вооружение все его «завоевания» в тоталитарно-бюрократической сфере, в области господства и угнетения, где социализм достиг максимальных успехов.
Сегодняшний империализм на наших глазах строит вполне «бесклассовое» общество, которому могла бы позавидовать сталинская Москва: современное социальное пространство лишено устойчивых классовых страт с присущими им традициями, жизненными целями, менталитетом и т. п. Социальное пространство западного мегаполиса почти сплошь люмпенизировано. Современный люмпен – это, как правило, лишенный корней и устойчивых этических ориентиров, поверхностно образованный индивидуум, который примерно в одинаковой степени готов к любому повороту колеса фортуны. Главной его жизненной целью являются деньги, связанные по возможности с минимальным количеством обязательств. Он не включен ни в какие органические структуры солидарности, свойственные более архаическим фазам развития социума, а его самосознание себя как гражданина некой страны основано на «промывке мозгов», осуществляемой правительственными СМИ, и имеет вполне условный характер.
В этом обществе фактически нет бенифициаров. Однако это не означает, что архаическая пирамида сакральной власти исчезла. Просто сегодняшние реальные элиты находятся вне общества, стоят над ним. Их присутствие в социальном сознании имеет мифологизированный искаженный характер и в информационном плане обслуживается желтой прессой, сам характер которой дает обсуждаемому предмету привкус чего-то сказочного, нереального.
В этих условиях главной стратегической проблемой Истории становится организация социально-политического протеста, который как бы лишается своего субъекта с исчезновением классических «пролетариата» и «буржуазии». Точнее говоря, субъектность протеста размывается на мириады микроскопических протестных импульсов, живущих в индивидуальных сердцах, которые, тем не менее, не способны пережить опыт солидарности, в силу того, что обладатели этих сердец в человеческом плане слишком деградированы.
Вместе с тем, гибель протеста как принципиального фактора означает духовную смерть самого человечества, за которой неминуемо последует и его физическая катастрофа. Протест есть смысловой стержень истории.
Из всего сказанного следует, что на нынешнем этапе состояния мирового общества задача консолидирования экзистенциальных протестов в единый политический вектор может быть возложена только на религию как последнюю и предельную область этического долженствования. В силу этого, базой для формулирования такого теологически обеспеченного протеста становятся те среды, где социально навязанная извне солидарность сочетается с открытостью к религиозному дискурсу. Такой средой на сегодняшний день являются, в первую очередь, диаспоры.
