Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Журнал ее «Теософист» вышел в траурной обложке. Это было внимание Олькотта к ее чувствам. Сама она лежала больная.
Придя в себя, она написала в «Пионер» превосходную статью обо всем, что свершил царь Александр II, и очень была довольна тем, что большинство газет ее перепечатали.
На выражение некоторыми местными органами удивления по поводу «облачившихся в траур американской гражданки и ее журнала» Блаватская послала коллективный ответ в «Bombay Gazette».
«Не как русская подданная надела я траур, – между прочим говорит она в ней, – а как русская родом! Как единица многомиллионного народа, облагодетельствованного тем кротким и милосердным человеком, по которому вся родина моя оделась в траур».
«Я этим хочу высказать любовь, уважение и искреннее горе по смерти Царя моих отца и матери, сестер и братьев в России».
Прислали ей портрет царя в гробу.
«Как посмотрела я на него, – пишет она тетке своей Н. А. Фадеевой, – верь не верь, должно быть, помутилась рассудком. Неудержимое что-то дрогнуло во мне, да так и толкнуло руку и меня саму: как перекрещусь я русским большим крестом православным, как припаду к руке Его, покойника, так даже остолбенела… Это я-то старину вспомнила, рассентиментальничалась. Вот уж не ожидала».
Зимой, с 1881 на 1882 год, вся индийская теософическая община переехала на житье в Адьяр, прелестное местечко в предместье Мадраса. Там Теософическое общество купило дом и землю на речке, впадающей в океан, которую Елена Петровна тотчас окрестила на русский лад Адьяркой. Так слывет она и поныне в этой штаб-квартире теософистов.
Тотчас по приезде была особенно торжественно отпразднована седьмая годовщина Т. О. На эти годовщины всегда бывают в Адьяре съезды делегатов от всех ветвей общества. Но особенно торжественны и многолюдны они бывают в те годы, где замешано число семь, чрезвычайно почитаемое теософистами по своему мистическому, издревле чтимому оккультистами, тайному значению. Все свои начинания, переезды, местожительства они всегда норовят соединить с этим «счастливым» числом.
Ранней весной 1884 года Олькотт и Блаватская собирались выехать по делам в Европу. Поэтому уже в декабре они двинулись из Адьяра в Бомбей.
В то же самое время еще раз повторилось явление, не раз уже с нею бывавшее, но всегда поражавшее близких Елены Петровны.
В Одессе в конце декабря скончался ее дядя, Ростислав Андреевич Фадеев. Одновременно с его кончиной она его видела три раза кряду и писала своим:
«Я еду под гнетом страшного горя: либо родной дядя умер, либо я сошла с ума!..».
Первых два видения она объяснила сном, но третье невозможно было этим объяснить. Она ехала в Бомбей. Была одна в купе, но не спала, когда вдруг увидела его перед собою, но таким, каким был он двадцать лет тому назад. Она не только его видела, но говорила с ним…
Лишь придя в Суэц, она из газет узнала, что не была жертвой галлюцинаций, а точно (как и была в том уверена, хотя и старалась утешить себя предположениями противного) видела самого умершего.
Таким видениям (доподлинности явлений умерших, по собственной их воле, без всяких вызовов и медиумических вмешательств) она безусловно верила. Да и не могла не верить, всю жизнь их видя.
VI
Едва попав на европейский берег, Е. П. Блаватская была осаждена приглашениями из Лондона, Парижа и Германии, но отказывалась от них упорно, стараясь лишь об одном: устроить свидание с теткой своей Фадеевой и со мной.
Она писала нам умоляющие письма, призывая нас к себе в гости. Погостив некоторое время в Ницце у леди Кэтнесс, герцогини де Помар, председательницы одной из двух парижских ветвей Теософического общества, она в мае переехала в Париж, наняв себе там отдельную небольшую квартиру, где рассчитывала прожить спокойно. Но весть о ее прибытии скоро появилась в газетах, и ее стали осаждать друзья, знакомые, любопытствовавшие и репортеры.
Желая временно спастись из этого осадного положения, она приняла приглашение своих больших поклонников графа и графини Д’Адемар[44], живших неподалеку от S.-Denis, в прелестной вилле возле Enghien.
Там она прожила со всем своим штатом (приехавшим для свидания с нею из Нью-Йорка мистером Джеджем, со своим секретарем мистером Бертрамом Китлей, с брамином Могини Чаттерджи и слугою-индусом) три недели, о которых ее милые хозяева и все находившиеся с нею теперь, после смерти Елены Петровны Блаватской, вспоминают с величайшим благоговением[45].
Отдохнув на вилле Гонзаг, Елена Петровна вернулась в Париж как раз вовремя, чтобы принять меня и тетку, которым была невыразимо рада. Все шесть недель, что мы у нее гостили, она старалась отделаться от своих многочисленных преследователей-посетителей, но это ей плохо удавалось.
В то время ни в Германии, ни во Франции еще совсем не было правильно организованных ветвей Теософского общества. В Париже, где и ныне-то не существует собственное Общество, следующее неукоснительно теориям Блаватской, а лишь несколько враждующих между собой ветвей, несогласие которых приводит в отчаяние строгих членов его в Англии и Америке, тогда почти совсем не было теософистов. Было очень много праздно любопытствовавших иностранцев – по большей части русских парижан; были и французские охотники до новинок, а между ними попадались, разумеется, и серьезные люди, ученые профессора и доктора разных наук. Из них самым выдающимся посетителем Е. П. Блаватской был астроном и талантливый писатель Камилл Фламмарион[46]. Он просиживал часто целые утра один на один с Еленой Петровной, а иногда являлся с женой и упрашивал Блаватскую ехать к ним, провести у них день.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
