25 октября. Шетарди. Остерман ему сообщил о результатах вскрытия тела покойной. Она скончалась от той же болезни, что и ее сестры. «В правой почке у нее был найден… камень по ширине и длине превосходящий человеческий большой палец и по форме похожий на коралловую ветвь. В том же боку было найдено несколько других мелких камней»[314].
В то время как смертельно больная императрица в тяжелых муках проводила последние две недели своей жизни и когда стал очевиден ее близкий конец, возник вопрос о ее преемнике. Право на престол могли оспаривать представители двух ветвей династии Романовых: потомки Петра Великого в лице его дочери Елизаветы (1709–1761) и 12-летнего внука Карла-Петра-Ульриха, будущего Петра III — сына покойной старшей его дочери Анны. Вторую линию, берущую начало от Иоанна Алексеевича, представляла умиравшая Анна Иоанновна, ее племянница Анна Леопольдовна (1718–1746), родившая 12 августа 1740 года сына Иоанна Антоновича.
Среди названных кандидатов наибольшие права на императорскую корону имела Елизавета Петровна, но Анна Иоанновна пожелала закрепить трон за линией Романовых, к которой принадлежала сама, то есть либо за племянницей Анной Леопольдовной, либо за ее двухмесячным сыном. Предпочтение было отдано Иоанну Антоновичу. Почему?
Ответ надо искать в личности его матери. Несколько обстоятельств вынуждали Бирона и немцев отказаться от поддержки кандидатуры Анны Леопольдовны. Она не нуждалась в опеке и могла либо выдворить Бирона в Курляндию, либо, будучи женщиной безвольной, инертной, легко поддающейся стороннему влиянию, могла оказаться под сапогом своего фаворита, саксонского посла Линара, несколько лет назад отозванного по настоянию Анны Иоанновны в Дрезден. Бирона немцы знали хорошо, Линар же в их глазах представлялся «темной лошадкой». Этого красавца, по сведениям Шетарди, старевший Бирон намеревался использовать в качестве своего преемника в должности фаворита. «Герцог Курляндский не в состоянии уже по своему возрасту удовлетворить желания покойной царицы и так как он знал, что ей кто-либо нужен, то и придумал заместить себя Линаром, пробудив таким образом в последнем признательность, на которую он не мог бы рассчитывать со стороны кого-нибудь из русских. Предполагалось также, что герцог Курляндский до такой степени подчинил своей зависимости царицу и графа Линара, что сохранит за собой власть, все равно, уйдет ли граф Линар или останется при дворе». План расстроила Анна Леопольдовна, безумно влюбившаяся в Линара.
Иоанн Антонович в колыбели. Гравюра Иоганна Христиана Леопольда.
1740 г. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Опасения вельмож вызывал и отец Анны Леопольдовны, герцог Мекленбургский Карл Леопольд, слывший на всю Европу человеком с непредсказуемым поведением. Хотя в представлении Остермана и Миниха Бирон тоже не подарок, но опасение, что герцог Мекленбургский мог втянуть Россию в какую-либо военную авантюру, брало верх.
Помимо опасности иметь за спиной Анны Леопольдовны нового Бирона или неуравновешенного ее отца имелся еще один довод, правда, в те времена малосущественный — она, длительное время живя в России, будучи любимой племянницей императрицы, не проявляла ни малейшего интереса к делам управления. Она сама признавалась: «Я никогда не мешалась в государственные дела»[315].
В распоряжении историков имеется два типа источников, по-разному освещающих события, связанные с назначением Бирона регентом. Один из них принадлежит самому Бирону, составленный много лет спустя после события, другие — прочим участникам событий. Если верить записке Бирона, то регент стоял в стороне от происходивших событий и пассивно наблюдал за тем, как русские вельможи горели желанием вручить ему права регента. Все, что по этому поводу написано Бироном, не внушает ни малейшего доверия, ибо он искажал ход событий, когда пытался убедить читателя записки в своей непричастности и даже противился своему назначению, якобы это была воля императрицы вельможе, которой он покорно подчинился.
Иоганн Ведекинд. Портрет принцессы Анны Леопольдовны.
XVIII в. Холст, масло. Государственный исторический музей, Москва.
Не все написанное Бироном состояло из фальшивых утверждений — кое-какие сведения все же заслуживают доверия: например, о припадке, случившемся с императрицей во время обеда у Биронов, об отзыве Анны об Анне Леопольдовне, ее супруге и отце герцоге Мекленбургском или его рассказе о роли Миниха в своем назначении регентом.
Но вряд ли рассказ Бирона был искренним: в ответ на предложение вельмож возложить на себя регентство он якобы заявил, что исполнение этой обязанности ему не по плечу. «Плохое состояние моего здоровья, истощение сил, наконец домашние заботы — все это в настоящее время внушает мне думать только об одном: как бы мне устраниться от государственных дел и провести спокойно остаток жизни». Ссылка на «плохое здоровье и истощение сил» не выдерживает критики, так как после описываемых событий он прожил еще 32 года.
Ложным является утверждение Бирона о том, что «императрица несколько раз была готова исполнить желание министров (назначить его регентом. — Н. П.), но я, несмотря на продолжительные настояния ее величества, отклонял ее от такого исполнения».
Сомнительно утверждение Бирона о том, что Анна Леопольдовна «была ко мне очень благосклонна, много меня благодарила за согласие принять на себя такую тяжкую заботу, как правление государством, и обещала мне честь дружбы своей и своего супруга».
В действительности события, случившиеся после припадка Анны Иоанновны, разворачивались по иному сценарию. В Летний дворец, где в обмороке лежала императрица, по приглашению Бирона прибыл сначала Левенвольде, а затем кабинет-министры Черкасский и Бестужев. Сообщив Левенвольде о случившемся, Бирон спросил: «Что делать?» Тот ответил: «Надобно послать за министрами». Министры прибыли, а вслед за ними появились Миних и Менгден. К собравшимся Бирон обратился с речью, намекавшей на то, как им следует поступать. Сначала он задал риторический вопрос: «Что последует со мною по кончине ее?» — и сам же дал ответ, свидетельствующий о том, что он знал о своей непопулярности: «Чего ожидать мне в государстве, в котором премножество людей, в награду оказанных мною отечеству заслуг, питают ко мне не благодарность, а ненависть».
Рассказав о возможных тяжелых испытаниях, которые предстояло выдержать стране во время междуцарствия, оратор произнес слова, намекавшие на человека, способного вывести ее из кризиса: «Нужна особа, которая, ведая совершенно о положении всех государственных дел, одарена бы была потребною твердостью мятежных голов и удержания благоустройства в недрах империи». Вслед за этим он назвал имена двух кандидатов, которых тут же отвел: если вручить правление принцессе Анне, то надо опасаться, что она призовет в Россию «родителя своего и допустит его вмешаться в дела государства. Своенравие и суровость сего принца известны, и он легко вовлечет дщерь свою к поступкам пагубным; второй кандидат, принц Брауншвейгский, внук Петра Великого, тоже не пригоден, так как в случае его призвания на престол Россией станет управлять австрийский посол в Петербурге».
