Он ухмыльнулся, протянул руку и вырвал их у меня.
— От них будет противная царапина, — издевался он. — А я не люблю царапин, разве что на спине. Когда я выпущу вас, вы получите назад свои крошечные ножнички.
Перед моим домом он протянул мне ножницы.
— Теперь можете делать самое худшее. Выколите мне глаза. Проткните мне сердце, вы и на это способны. Ваш поцелуй — это начало, но я все еще требую полной платы.
ЗА ХВОСТ ТИГРА…
Спустя несколько дней ранним воскресным утром я разогревалась у балетного станка в своей спальне. Мой маленький сынишка с серьезным видом пытался повторять за мной. Было трогательно наблюдать за ним в зеркало, которое я передвинула от шкафа к станку.
— Я танцую? — спросил Джори.
— Да, Джори. Ты танцуешь!
— Я хорошо танцую?
— Да, Джори. Ты великолепен!
Он засмеялся, обхватил меня за ноги и снизу заглянул мне в лицо с выражением полного восторга, какое бывает только на детских мордашках: в его глазах было все удивление жизнью, радость познания нового, которое происходит каждый день.
— Я люблю тебя, мамочка! — Мы говорили это друг другу по десять и больше раз на дню. — У Мери есть папа. Почему у меня нет папы?
Это было действительно больно.
— И у тебя был папа, Джори, но теперь он на небесах. Но может быть, когда-нибудь мамочка найдет тебе нового папу.
Он улыбнулся, потому что ему было приятно это слышать. Папы занимали немалое место в его мире, ибо у всех детей были папы, у всех, кроме Джори.
И тут я услышала звонок в дверь. Знакомый голос позвал меня по имени. Крис! Он уже вошел в дом, а я спешила ему навстречу в своих синих трико и балетных тапочках. Наши глаза встретились. Не говоря ни слова он протянул руки, и я не раздумывая бросилась к нему, но, хотя он хотел поцеловать меня в губы, я подставила ему только щеку. Джори дергал его за серые фланелевые брюки, горя желанием взлететь вверх в сильных мужских руках.
— Как мой Джори? — спросил Крис, расцеловав его в обе пухлые розовые щечки. Мой сынишка смотрел на него широко распахнутыми глазами.
— Дядя Крис, ты мой папа?
— Нет, — ответил он угрюмо, ставя Джори на ноги, — но мне бы хотелось иметь такого сынка.
При этих словах я неловко повернулась, так чтобы он не мог видеть моих глаз, после чего я спросила, что он здесь делает, в то время как ему следовало бы быть со своими больными.
— У меня свободные выходные, и я подумал, почему бы не провести их с вами, если ты позволишь, конечно.
Я слабо кивнула, думая совсем о другом, кто тоже мог бы нагрянуть на эти выходные.
— Я вел себя очень хорошо, как только может врач, живущий при клинике, и вот мне предоставлен свободный выходной, безо всяких дежурств.
Он одарил меня одной из своих самых обезоруживающих улыбок.
— Что-нибудь слышно от Пола? — спросила я. — Он появляется намного реже, чем раньше, да и пишет мало.
— Он в отъезде на очередной медицинской конференции. Я думал, он поддерживает связь с тобой. Он чуточку сделал ударение на «с тобой».
— Крис, я беспокоюсь за Пола. Не в его правилах не отвечать мне на письма.
Он рассмеялся и опустился в кресло, а затем взял Джори на колени.
— Возможно, милая сестрица, ты наконец встретила мужчину, который может устоять перед тобой.
Я не знала, что сказать на это и куда девать свои руки и ноги. Я села и уставилась на пол, чувствуя на себе долгий, испытующий взгляд Криса. Не успела я об этом подумать, как он спросил:
— Кэти, а что ты делаешь здесь, в горах? Что ты задумала? Уж не хочешь ли ты отбить Барта Уинслоу у нашей матушки?
Я резко подняла голову и встретилась с его прищуренными голубыми глазами. Я почувствовала, как у меня от сердца пошла горячая волна.
— Не смей допрашивать меня, как десятилетнюю безмозглую девчонку. Я делаю то, что должна делать, как и ты.
— Конечно. Я знаю это, я мог и не спрашивать. Тебя насквозь видно. Я знаю, чем ты живешь и каков ход твоих мыслей, но оставь ты Барта Уинслоу в покое! Он никогда не бросит ее ради тебя! У нее миллионы, а у тебя — только твоя молодость. Он волен выбирать из тысяч молодых женщин, почему он должен выбрать именно тебя?
Я ничего не сказала, только ответила на его сердитый взгляд уверенной улыбкой, заставившей его вспыхнуть, а затем отвернуться. Я чувствовала себя подлой и жестокой, мне было стыдно.
— Крис, не будем ссориться. Давай останемся друзьями и союзниками. Ты и я — вот все, что осталось от нас четверых.
Его глаза, изучающие меня, потеплели.
— Я только сделал попытку, как всегда, — он огляделся по сторонам, затем снова посмотрел на меня. — В клинике я живу в комнате вдвоем с еще одним врачом. Было бы здорово, если б я мог жить здесь с тобой и Джори. Как когда-то — только мы.
При этих словах я вся напряглась.
— Но тогда тебе пришлось бы каждый день ездить так далеко. И ты не мог бы работать по вызовам. Он вздохнул.
— Знаю. Тогда, как насчет выходных? У меня через раз выпадает свободный уикенд. Это не слишком будет тебе мешать?
— Да, это будет мне мешать. У меня есть своя жизнь, Кристофер.
Я наблюдала, как он закусил нижнюю губу, прежде чем выдавить из себя улыбку.
— Ну хорошо, будь по-твоему… Делай, что ты должна делать, надеюсь на Бога, тебе не придется потом сожалеть.
— Может быть переменим тему? — Я подошла к нему и крепко обняла. — Будь умницей, принимай меня, как я есть — упрямой, как Кэрри. Что бы ты хотел на ланч?
— Я еще не завтракал.
— Тогда пусть это будет первый и второй завтрак вместе.
После этого день прошел быстро.
В воскресенье утром он явился к завтраку, настроившись на свой любимый омлет с сыром. Слава богу, Джори был всеяден. Помимо своей воли я подумала о Крисе, что из него вышел бы хороший отец для Джори. Казалось так естественно, что он сидит с нами за столом, как когда-то,.. и мы с ним играем в родителей. Изо всех сил. А ведь мы сами только дети.
После завтрака мы неторопливо прогуливались по лесу, по всем тем тропинкам, где я каждое утро бегала трусцой. Джори ехал верхом на плечах у Криса. Мы смотрели на мир, простиравшийся сразу за стенами Фок-сворт Холла, смотрели на все те места, которые были недоступны нашим взорам, когда мы сидели на крыше или в своем чердачном плену. Теперь мы стояли вместе, дивясь на огромный дом.
— А мама там? — спросил он сдавленно.
— Нет. Говорят, она в Техасе на курорте для очень богатых дам, пытающихся сбросить лишние пятнадцать фунтов веса.