Тем временем болезнь отступает. Ее жертвы похудели, приобрели землистый цвет лица и исполнились отвращения друг к другу. Марчент и Грегг вернулись к своей работе, медленно нанося на карту область вокруг утеса. Англичане, ставшие раздражительными и нервными, обнаруживают, что за время их болезни фоце повадились бродить вокруг лагеря. Чаще всего это дети, но к ним иногда присоединяется несколько наглых молодых мужчин. Они гуляют повсюду с безразличным видом, но цепко смотрят по сторонам.
Однажды утром из палатки Марчента вылетает какой-то мальчишка, за ним бежит Марчент, из одежды на нем только полотенце. У мальчика приличная фора, и через несколько прыжков Марчент прекращает погоню. «Невероятно! — выпаливает он Гиттенсу. — Этот черномазый стащил мою кисточку для бритья!»
После этого они усиливают надзор за оборудованием. Тем не менее часть вещей пропадает. Профессор теряет шнурки от ботинок, Гиттенс — перочинный ножик и банку жира для ботинок. Морган вспугивает двоих мужчин, роющихся в пищевых отходах за кухонной палаткой.
Когда Джонатан возвращается из объезда, вся команда сидит вместе у костра. Они слушают исцарапанную пластинку уэльских песнопений, принадлежащую Марченту. Мучительная паранойя оказывается сильнее взаимного отвращения. Большую часть экспедиционных ружей они держат при себе. В лагере сумеречно, и все яростно курят. Джонатана приветствуют похрюкиваниями и кивками. Марчент отодвигает стул в сторону, чтобы освободить для него место.
Они задают ему несколько вопросов («Чертова работенка, да?»), но не интересуются ответами, слишком увязнув в собственном отчаянии. Беседа вертится вокруг ужасов здешнего климата и общей деградации фоце, которые не соответствуют их антропологическим ожиданиям. Для Джонатана их суждения звучат так, будто доносятся с очень большого расстояния.
— Все это, — словно оправдываясь, вздыхает профессор, — не та Африка, которую я знавал. Раньше в Фоцеландии мне удавалось забыть о всех заботах современного человека.
— О тяготах, — добавляет Гиттенс, — цивилизованного общества.
— Теперь этому месту пришел конец, — говорит Марчент. — Чертовски жарко, полно гребаных мух, а что касается здешних черномазых, так они еще хуже, чем цыгане.
Профессор моргает.
— Я бы хотел… — начинает он, но осекается.
Вмешивается Гиттенс:
— Я, кажется, понимаю, о чем вы. Как будто мы навестили далекое прошлое.
— То есть чертовски примитивное… — говорит Марчент.
— Первобытное, — поправляет Гиттенс.
— Должно быть, здесь все было таким невинным, — мечтательно говорит Морган. — Рай. Подумать только, через десять лет ничего этого не останется.
— И слава богу, — говорит Марчент.
— Это цена прогресса, — говорит Гиттенс.
Остальные философски кивают.
— Я предлагаю, — говорит профессор, — основное внимание уделить записям. Если мы спасем все, что сможем, в смысле артефактов…
Гиттенс и Морган кивают с сомнительным энтузиазмом.
— Интервью были не вполне…
— Точно, — горько соглашается профессор. — А ведь они были такими разговорчивыми.
Морган спрашивает, не стоит ли попробовать еще раз, но говорит это так, будто ни на грош не верит сам себе.
Гиттенс, чьи теории относительно благородных дикарей за последние несколько недель понесли серьезный урон, не спешит разговаривать с какими бы то ни было фоце в принципе. Он быстро меняет тему.
— Десять лет? Но ведь это еще не наверняка?
— Именно в этом, — говорит профессор, — пытался меня убедить человек из окружения губернатора. Когда дорожная сетка этого района будет завершена согласно плану, фоце будут сконцентрированы в поселках вокруг основных узлов. Он посоветовал мне собрать все, что я могу, сейчас. Я сказал ему, что это ужасно, но он вполне предсказуемо ответил насчет рыбку съесть и тому подобное.
— А что, если они не захотят уйти? — спрашивает Джонатан.
— Я полагаю, власти к этому готовы. В таких случаях без принуждения не обойтись.
Морган задумывается на некоторое время.
— С экономической точки зрения в этом есть огромный смысл. Урожаи, которые они тут собирают, просто ужасны. Если мы покажем им, как правильно сеять, и переместим на более плодородные земли, может быть, через двадцать лет они смогут даже выращивать зерновые на экспорт. Не лишено вероятности. Если скрестить их коз с европейскими породами… Они смогут давать больше молока…
— А что, о козах говорить обязательно? — вздыхает Гиттенс. — Я бы совсем не плакал, если бы никогда больше не увидел ни одной козы.
— Как ни странно, козы мне очень нравятся, — натянуто говорит Морган.
У Джонатана возникает вопрос:
— А вы не думаете, что лучше оставить их в покое?
— Коз? — усмехается Марчент.
— Фоце.
На него смотрят недоверчиво.
— Не знаю, к чему вы клоните, — осторожно говорит Гиттенс, — но мне кажется, это очень характерно для вашего отношения к работе, Бриджмен. Я знаю, что не одинок в своем мнении.
Профессор хмурит брови:
— Я думаю, что ошибся, пригласив вас принять участие в экспедиции. Вы не справились с работой. Вы не испытываете к ней интереса. Вы безучастны ко всему. Ваша главная проблема, Бриджмен, в том, что вам не хватает командного духа.
— Командного духа?
Морган жалостливо смотрит на него:
— Правда же, вы не любите общественной работы?
Джонатан смотрит на них. За границами лагеря ветер шуршит в траве.
— Нет, — говорит он, — не люблю. Наверное, вы правы.
Несмотря на то что еще рано, он откланивается и уходит спать. Но засыпает не сразу. Он осознает, что между всеми объектами и людьми в окружающей его темноте натянуты провода и канаты, создавая единый взаимосвязанный механизм. Каждый раз, меняя позу или поднимая руку к лицу, он дает начало каскаду последствий, уходящему за пределы понимания. Иногда эти изменения влияют на него — двигают его руками, его веками. Если бы он хотя бы понял, как работает эта система, он мог бы обрести какую-то независимость от нее. Он представляет себе, как хижины фоце сминаются под бульдозерами, как сами фоце маршируют к местам новых поселений возле новых дорог. В такие минуты прошлое кажется ему еще более запутанным, чем будущее. Что, если он — давным-давно — заблудился? Что, если он потерял сам себя и никогда не сможет вернуться?
На следующее утро он покидает лагерь, сказав Чэпелу, что хочет продолжить перепись, не откладывая на потом. Профессор говорит, что может дать ему только двоих носильщиков, потому что еще несколько мальчишек сбежали, и теперь им не хватает рабочих рук. Джонатан с готовностью кивает и устремляется вверх по высохшему руслу, огибающему землю Дау. Он не знает, куда направляется. Он знает только, что не может оставаться на месте.
