Книга Похищение Муссолини - Богдан Сушинский

— Партийная канцелярия соблюдет все надлежащие формальности.

«Формальности?!» — резануло слух. Не столько само слово, сколько холодная безучастность рейхслейтера.

— Это не формальность, Мартин, — в голосе фюрера проклюнулись нотки легкого раздражения. — Это престиж национал-социалистической партии, престиж рейха.

Любой другой на месте Бормана поморщился бы. По крайней мере, мысленно. Но он привык ко всему, в том числе и к неестественной напыщенности своего кумира, которая время от времени проявлялась во всей своей демагогической безапелляционности.

— Я к тому, что, насколько мне известно, имя командира группы командос остается засекреченным.

— Почему?! — опешил фюрер.

— В подобных случаях такого подхода требует секретность самой операции.

— Но она завершена, — возмущенно напомнил Гитлер. — Сейчас о ней заговорит весь мир. И это в наших интересах. Это в наших интересах — чтобы мир заговорил об операции по освобождению незаконно арестованного премьера Италии, как о проявлении истинно арийского духа. Мы не потерпим, чтобы с нашими союзниками, с людьми, преданными нашим идеалам, расправлялись подобным образом. Удачная акция на Абруццо в пропагандистском плане для нас куда важнее, чем победа в ином крупном сражении, даже если наших солдат полегло вдвое меньше вражеских.

— В пропагандистском плане — да, — мрачно признал Борман.

…Так вот, выслушав несколько минут тому доклад адъютанта, фюрер ощутил острую необходимость оставить кабинет и пройтись по лесному парку «Вольфшанце». Он намерен был совершить прогулку в одиночестве, а посему адъютант и двое эсэсовцев из личной охраны следовали за ним на столь почтительном расстоянии, что присутствие их угадывалось не яснее, чем присутствие ангелов-хранителей.

Откуда и почему на тропинке, по которой он шел, появился Мартин Борман, этого Гитлер так и не понял. Однако не очень-то удивился. С тех пор как в мае 1941 года его помощник по делам партии Рудольф Гесс «предал интересы рейха и бежал в Англию», Борман, тогда еще первый заместитель рейхслейтера, стал появляться рядом с ним в самые неожиданные моменты, и не Обязательно тогда, когда появление его оказывалось своевременным. Другое дело, что вел он себя при этом столь естественно, словно был срочно вызван самим Гитлером и обойтись без него в окружении фюрера попросту не смогут.

— Постойте, Борман, так это по вашему совету радио известило, что диверсантов возглавлял «один венский фюрер» или что-то в этом роде?

— В общем-то, Геббельс время от времени советуется со мной, — уклончиво ответил Борман. — Как с товарищем по партии, разумеется. Но в данном случае в такой иносказательности был заинтересован не только я, но и руководство Главного управления имперской безопасности.

Широкоплечий, приземистый Борман держался чуть позади Гитлера и, когда тот оглядывался на него, по-медвежьи отступал с тропы, чтобы иметь возможность набыченно смотреть на вождя из-за ствола ближайшего дерева или куста.

— Нет, Борман, «один венский фюрер» — не то имя, которое нужно сейчас молодежи Германии. Независимо от того, кто заинтересован, чтобы оно осталось неизвестным. — В этот раз Гитлер не оглянулся на Бормана, а остановился и долго всматривался в представшую перед ним на изгибе тропинки пожелтевшую крону ели. Низкорослая, полуусохшая, почти опавшая, она напоминала собой нищенку, молчаливо ожидавшую у парапета уже не столько милостыни, сколько достойной смерти.

— Да вы завидуете ему, Борман, — вполголоса, удрученно проговорил фюрер. — Как завидуют любому герою.

— Герои — до тех пор герои, пока они на фронтах. Когда же они оказываются в Берлине, да при атом обладают силой воли, самолюбивы и получают под свое начало десятки вышколенных головорезов, способных штурмовать хоть вершину Абруццо, хоть рейхсканцелярию, это уже нечто иное, чем просто герои.

Фюрер продолжал близоруко всматриваться в поблекшую крону ели, однако слова Бормана тоже не остались незамеченными. Он понимал, на что намекает партайгеноссе Борман. Уже не только в Берлине, но и здесь, в «Вольфшанце», почти в открытую начали судачить о заговоре. Хотя что это за заговор, о котором начали поговаривать почти в открытую? Это уже не заговор, а злобное рычание стаи, ополчившейся против своего вожака.

Да, конечно, Гитлер понял, что имел в виду руководитель его партийной канцелярии, поэтому не упустил возможности своевременно смягчить удар, который минутой раньше чуть было не сшиб его.

— Не сомневаюсь, что завидуете как профессионал, как бывший диверсант[85].

— Уж это действительно есть, — просветлело лицо Бормана, окончательно развеивая подозрение фюрера. — Как любому другому человеку, чувство зависти мне не чуждо. Только в отличие от многих, я никогда не руководствуюсь этой пагубной страстью. Если немецкой молодежи нужен новый герой, ведомство Геббельса займется им уже сегодня.

— Это пропаганда, Борман, — примирительно перебил его Гитлер. — Не стоит особенно полагаться на нее, однако и сбивать с нее пену тоже не стоит.

— …Я же, — невозмутимо продолжил свою мысль Борман, — по-прежнему буду делать все возможное, чтобы народ Германии верил только одному, истинному герою нации.

Фюрер инстинктивно оглянулся на Бормана, однако, встретившись с ним взглядом, понял: в отличие от имени героя Абруццо имя «истинного героя нации» названо так и не будет. Да и есть ли в этом необходимость?