Мерилом его поездки по Германии в 1936 году станет предупреждение, сделанное им нацистским лидерам Рудольфу Гессу и Иоахиму фон Риббентропу быть поосторожнее с Черчиллем, поскольку тот «не способен делать верные умозаключения».
Пока Ллойд-Джордж в начале 1914 года продвигал свои новые взгляды на германский милитаризм, Уинстон и его семья, включая Дженни, отдыхали на южном побережье Франции в шато, принадлежавшем герцогу Вестминстерскому. Среди других приглашенных гостей был и Фрэнсис Гренфелл. Он вел дневник в течение всего времени, что провел на юге Франции. Чтение его записей захватывает воображение, потому что он сохранил для нас высказывания Черчилля о том напряженном периоде — перед войной. Как бывший солдат, Гренфелл не мог не принимать доводов Черчилля относительно неизбежности войны. Кроме того, они были друзьями, и у них было о чем поговорить наедине. Брат Гренфелла — Роберт — сражался плечом к плечу с Черчиллем при Омдурмане, и погиб там. (Фрэнсис умрет в 1915 году, но он успеет отличиться в боях и получит «Крест Виктории».)[66].
Во время рождественского ланча Черчилль жестко критиковал Ллойд-Джорджа, что уже вошло у него в привычку. «Крестьянин с крестьянскими идеями», — отозвался он о своем коллеге. До конца 1913 года он еще надеялся, что Ллойд-Джордж поддерживает его в стремлении опередить военно-морские силы Германии, но уже к концу года он понял, что министр финансов будет оказывать мощное сопротивление, и другие члены кабинета последуют его примеру.
В самом деле, на следующий день в шато прибыло сообщение — меморандум Ллойд-Джорджа, составленный 24 декабря. Это был открытый отказ поддерживать планы Уинстона на строительство новых линкоров. Их число должно быть сокращено, — требовал министр финансов.
«Считаю своим долгом, — писал Ллойд-Джордж, — отказаться от напрасных затрат до тех пор, пока не станет окончательна ясной необходимость охранять наши берега… в противном случае у правительства есть опасения, что это «расточительные глупости».
Все это означало, что Черчиллю придется выдержать в одиночку нелегкую битву. Когда два ведущих представителя кабинета не идут в ногу по важнейшим вопросам, это означает, что один из них должен уступить. Уинстон отступать не собирался.
«Целый день он был молчалив и задумчив, — писал Гренфелл о Черчилле, — вечером усиленно работал, с трудом выдавливал из себя слова за ужином, и все они были отрывистые и резкие».
Но затем, как это ему свойственно, к концу вечера Уинстон оживился и принялся детально рассуждать о природе грядущей войны и лучших способах ее ведения. Однако присутствовавшие видели, что он все еще во власти депрессии, проявлением которой становилась неспособность сосредотачиваться на чем-то одном. Время от времени он снова уходил в себя, оттачивая некие предположения, которые мешали ему явственно видеть будущее. В этих случаях он хмурился, и его охватывало состояние, которое он называл «тоска зеленая».
Когда, наконец, приступ меланхолии прошел и к Уинстону вернулась присущая ему энергичность, за потоком его слов стало намного труднее уследить. Фрэнсис Гренфелл следовал за ним по пятам, чтобы не упустить сказанного и записать в дневник: «У. открыто говорил о франко-германской войне, которая, по его мнению, должна вот-вот начаться». Черчилль не знал, каким образом она начнется, но считал, что война не обойдет стороной Британию, потому что «мы не можем себе позволить, чтобы Германия разбила Францию». Он знал, что французы опасаются за исход борьбы, но также считал, что их пренебрежительное отношение к военным способностям кайзера дает им большую надежду. — «Немцы могут потерпеть неожиданные неудачи, если германский император будет единолично распоряжаться ходом военных действий».
Что касается Британии, Уинстон отметил, что «наши действия будут зависеть от четырех или пяти человек». Разумеется, он считал себя одним из этих людей, поскольку был уверен в лучшем для армии способе вступления в бой. «Армия Англии должна находиться на фланге, — говорил он, — так, чтобы ее командование было отдельным [от французского командования], и она постоянно поддерживала связь с морем».
Чтобы добиться победы, военные лидеры нуждаются в людях, которые знают, как надо сражаться. Но в отношении военно-морского флота, — говорил он Гренфеллу, — существует масса предрассудков. Уинстон говорил откровенно и даже заносчиво для человека, имевшего солдатский опыт, но никогда не принимавшего участия в морских боях. «Флот воюет плохо. Его единственная идея — это драться лоб в лоб. Например, если 3 корабля встретят 4 германских [корабля], флот тут же вступит в схватку, вместо того, чтобы собрать 7 или 8 других кораблей».
Есть люди, такие как Ллойд-Джордж, — которые никогда не нюхали пороха — не понимающие, что задача британского флота не только в том, чтобы противостоять германским кораблям в открытом море. На самом деле, флот может поддерживать незащищенный фланг армии на континенте, курсируя вдоль берега и обстреливая объекты на суше. По сравнению с германской армией, которая может выставить миллионы солдат, британская регулярная армия невелика. Экспедиционные силы — как доказывал Черчилль еще в первый год своего пребывания в парламенте, — не способны самостоятельно одолеть континентальную армию. Но если они будут оказывать поддержку французам, сражаясь на фланге вблизи моря, можно повернуть ход битвы в свою пользу. Если же этого не произойдет, британский флот всегда сможет прийти на помощь сухопутным войскам. Но Черчилль прекрасно сознавал, что Британии необходимо, чтобы Королевские ВМС значительно превосходили на морях любые другие флоты.
Предчувствия тех событий, что еще должны произойти, принимали не все члены кабинета. Более убедительными казались доводы Ллойд-Джорджа, а раз так, то и незачем беспокоиться о флангах и развертывании морской мощи вдоль побережья Франции и Бельгии. И вместо четырех дополнительных линкоров вполне приемлемо ограничиться двумя — это самое большее, на что кабинет давал согласие.
Слова «вполне приемлемо» — были ключевыми. Противники Черчилля не уставали повторять, что его доводы не убедительны. И что он не хочет прислушиваться к мнению других, не желает идти на компромисс. Мол, с его стороны это чистое мальчишество, каприз ребенка, требующего больше, чем он заслуживает. В разгар борьбы за новые линкоры Ллойд-Джордж сказал своему другу Джорджу Риделлу: «Уинстон ведет себя как расточительный мальчишка, который вдруг впервые получил доступ к огромному банковскому счету» (забавная критика, если учитывать, что совсем недавно карьера Ллойд-Джорджа находилась под угрозой из-за финансового скандала).
