Политрук забрался на полок, и Анна начала хлестать его веником. Ей было жарко, она скинула кофту.
— Не могу больше, — сказал Политрук, спустился с полка, сел на лавку, увидел полуобнаженную Анну, развел руками и горестно сказал: — Совсем я плохой. Вижу такую красоту и… Теперь только понял, что это такое: видит око, да зуб неймет.
— Сил-то хватит, чтобы до дома дойти? — спросила Анна.
— Дойду, — пообещал Политрук.
— Трюхай помаленьку, а я постираю, пока вода горячая.
Политрук с трудом забрался на чердак дома. Чекист укрыл его полушубком.
— А Анюта? — спросил Чекист.
— Стирает, пока вода горячая.
— Попарились вместе? — спросил Чекист.
— Нет сил на вместе, — ответил Политрук.
— У меня есть, — сказал Чекист. — Ты отдыхай. Я скоро.
Чекист спустился с чердака. Пригибаясь, побежал в темноте к бане, открыл дверь и увидел полуобнаженную Анну. Поискал крючок, чтобы запереть дверь.
— Никто не войдет, — сказала Анна.
…Утром Анна вошла в сарай, поворачивая лицо так, чтобы не было видно подбитого глаза и разбитых губ.
— Харчей принесла? — тут же спросил Снайпер.
— Папашка вернулся из райцентра и запил, — сказала Анна. — Уже литр первача в себя влил. Я пыталась отобрать, так он мне нож приставил и говорит: прирежу! Сейчас уснул, я к вам побежала.
— А тебя за что приложил? — спросил Снайпер.
— Меня за дело…
— А что с девками?
— Сказал, что сидят в тюрьме и плачут.
— Пошли, когда он пьяный, то бешеным становится, — сказал Снайпер.
— Я с вами, — сказал Чекист.
За столом молча сидели Снайпер, Чекист, Политрук, Старик. Анна подавала еду. Старик ел щи. Не отвлекаясь от еды, сказал вполне буднично:
— Просрали страну. И какую страну!
Ему не ответили. Чекист, сидя рядом с Анной, гладил ей колено. Анна как будто не замечала его манипуляций.
— Весь август через деревню наших пленных гнали. Тысячами. А почему?
— Почему? — спросил Чекист. Теперь его рука оглаживала ягодицы Анны.
— Потому что не хера защищать. Ничего своего не оставили. Все обобществили. Все кругом колхозное, все кругом мое. Так это только в песнях. Все в песнях. Броня крепка, и танки наши быстры. Где наши танки, где самолеты? У меня на постой красноармейцы остановились. Так у них трехлинейные винтовочки. Я с такой с японцами воевал в девятьсот пятом году. И пулемет «максим» тоже уже был в японскую. А где автоматы? У вас все получалось, когда вы со своими воевали: раскулачивали, сажали, с немцами будет потруднее воевать.
— Не только с немцами, — возразил Чекист. — Среди своих много предателей. Полицмейстер ведь из ваших, местных.
— Да, из наших, — подтвердил Старик. — Но с ним придется поступить по-вашему, по-большевистски.
— Это как? — осторожно спросил Политрук.
— Расстреляем по идейным соображениям. Не получается с ним договориться. И перехитрить не получается. Шибко умный. Он даже умней меня. Обложил он нас со всех сторон.
— Откуда этот выродок? Кто он по происхождению?
— Кто, кто? Хер в пальто. Он в милиции работал и очень хотел услужить советской власти, но не указал в анкетах, что отец его был домовладельцем в Пскове. Его и выперли из партии и с работы. А немцы использовали его злобу. — Старик вырвал из амбарной книги лист и начал делать пометки химическим карандашом. — Диспозиция будет следующая. В субботу у него свадьба. Он поедет из райцентра в Лыкарево, где живет Полина. Засаду сделаем возле кладбища. Думаю, что полицаев будет шесть-семь, моя племянница прижимистая, много народу не пригласит, зачем ей лишние рты. Вооружение у них будет примерно такое: один автомат точно, один ручной пулемет почти наверняка, остальное — трехлинейки.
— Нас трое, — сказал Снайпер. — Справимся.
— Четверо, — поправил Старик. — Я запасливый, — и достал из-под лавки длинный сверток, обмотанный мешковиной. Развернул. Это была хорошо смазанная полуавтоматическая винтовка СВТ.
— Ладно, — закончил Старик. — Идите на чердак. А вы останьтесь, — показал он на Чекиста и Анну.
Анна села так, чтобы видеть Старика и Чекиста.
— Значит, так, — сказал Старик. — Ты не пытайся ее по углам зажимать.
— Ей решать, — сказал Чекист.
— Она и решила. Она дите хотела, а я старик. Что было, то было. На этом пока твоя работа закончена. Будешь к ней приставать — пристрелю.
— Значит, меня использовали? — сказал Чекист. — А может, ей больше Политрук нравится?
— Нет, — ответила Анна. — Ты больше. Комиссар рыжий. А если дите рыжим уродится? В деревне рыжих не любят.
— Иди, — сказал Старик. — Высыпайтесь. В ночь выйдем на засаду.
— Ладно, — ответил Чекист Старику. — Но если живым останусь, вернусь. Я ведь не женат, а ты мне очень нравишься, очень, — сказал Чекист Анне.
И наступило молчание.
— Чего молчишь? Ответь ему! — потребовал Старик.
Анна смотрела то на Старика, то на Чекиста и вдруг заплакала…
Снайпер, Чекист и Политрук вышли ночью. Чекист нес пулемет. Политрук — немецкий автомат. Снайпер шел с карабином.
Днем они лежали на лесистой горке. Сверху хорошо просматривалась грунтовая дорога.
— Может, перехватим? — предложил Политрук.
— Не надо, — ответил Снайпер. — Я по финской знаю: кого ранили с полным желудком, никто не выживал.
Старик подошел к ним незаметно. Разморенные осенним теплым солнцем Снайпер и Политрук спали. Старик ткнул сапогом сына и тут же завалился, Чекист подсек его сзади.
— Я тебя заметил, когда ты еще начал подниматься. Тяжело дышишь. Одышка? — спросил Чекист.
— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь дышать в мои годы, — ответил Старик.
— Я до таких лет не доживу.
Старик достал карманные часы.
— Служба в церкви назначена на двенадцать. Ехать им от райцентра около часа. Жениху надо переодеться, то да се, еще час кинем. Значит, должны в эти десять минут появиться…
Полицейские ехали на трех линейках.
— Шестеро, — произвел подсчеты Политрук.
— Семеро, — поправил его Снайпер, осматривая приближающихся полицейских в половинку бинокля. — Ручной пулемет на задней линейке.
— Возьми мою, почти автомат, — предложил Старик.
— Ненадежна. Еще заклинит. С трехлинейкой привычнее, — Снайпер через половинку бинокля увидел у одного из полицейских снайперскую винтовку. — У них снайпер. На первой слева. Его надо убирать первым.
