— На помощь! — кричу я, и Эдди, пробившись через заросли, обнаруживает меня. Он взирает на меня сверху вниз.
— Итак, госпожа Ума, теперь ты уже не столь высокомерна.
— Я и не была высокомерна, милорд, — отвечаю я, выставляя напоказ грудь. Я предусмотрительно разодрала на себе платье, и теперь грудь почти обнажена и слегка кровоточит я умышленно оцарапала ее веткой. — Я печалилась.
— И все еще печалишься?
— Об Оуэне Тюдоре? О нем — нет.
— Тогда о ком?
— О гибели рыцарства. Иначе я бы не стояла тут привязанная к дереву перед юношей, которому следовало бы лучше знать, что нужно делать.
Он расхохотался. Он понимал, что я пустилась на хитрость, но он хорошо помнил, как прижимался ко мне на корабле по пути из Кале в Дувр и в Лондон, он помнил ночи на чердаке в доме олдермена Доутри, и когда его телохранитель подъезжает поближе, Эдди уже спрыгивает с коня и отвязывает меня, приговаривая, что, насколько ему известно, я вполне могла бы избавиться от этих веревок и сама.
— Но, милорд, эти двое грубиянов запугали меня до смерти.
— Твой слуга говорил — трое, — и он снова хохочет.
Ночью в Глостере мы вернулись к тому, что так грубо прервали более года назад лорд Клифорд и лорд Скейлз.
Я доставила ему наслаждение. О, я доставила ему наслаждение. Будь я мужчиной, все еще помнящим об утраченной им любви, мне бы не удался этот обман, но для женщины изобразить экстаз не проблема это вам любая шлюха подтвердит, — и еще этой ночью я вновь покорила его.
Я не мог более совладать со своим любопытством.
— Госпожа Ума, — спросил я, — какие уловки вы пустили в ход, чтобы покорить молодого принца?
Ума спокойно и надменно встретила мой взгляд.
— Ма-Ло, англичане ничего не смыслят, в тех многообразных удовольствиях, которые женщина может доставить мужчине в постели. Достаточно было пососать его петушок и вставить палец ему в зад. Зато я была уверена — в этом отчасти и состоял мой план — что, когда я покину его, он не женится, покуда не найдет себе женщину, способную на эти, как ты их называешь, уловки.
— Он сумел ее найти?
— Разумеется. Мне нет нужды специально справляться об этом, я и так знаю. Он вступил в тайный брак со мной, когда я пригрозила лишить его этих и более утонченных радостей. Поняв, что я уже не вернусь, он вновь сделает то же самое. Полагаю, что следующей женой станет, если еще не стала, некая Элизабет Вудвил, поразительно красивая женщина по местным понятиям, ее волосы цветом напоминают белое уэльское золото. Она не принадлежит к знати, над ее родственниками, как вы помните, издевались в Кале Эдди и Уорик, она стала вдовой после того, как ее муж пал при Сент-Олбансе, сражаясь на стороне королевы. Эта женщина станет причиной многих бед.
В голосе Умы звучала ликующая уверенность.
— Откуда ты знаешь? — усомнился Али.
— Будь спокоен, знаю.
— И ты вышла за него замуж?
— Что тебя так удивляет?
Когда мы добрались до Лондона, Эдди поселил меня в Бэйнард Касле, большом, похожем на крепость замке, расположенном там, где сходятся река и западная стена города. Бэйнард Касл уже несколько десятилетий принадлежал его семье, и теперь Эдди жил в нем по-царски, принимая посольства, словно на него уже возложили корону, он отменял налоги и лишал иноземных купцов прежних привилегий, а для пополнения казны занимал деньги у горожан. Эдди созвал парламент, и парламент провозгласил его законным наследником короля Ричарда Второго, а всех троих Генрихов, потомков Джона Гонта, герцога Ланкастерского, объявил узурпаторами.
Лорды готовы были тут же короновать Эдди, но он отказался. Тем не менее он восседал во время официальных церемоний на троне в Вестминстерском аббатстве, а перед ним держали королевские регалии. Он говорил, что не желает совершать церемонию помазания на царство, пока не отомстит за смерть отца и надругательство над его телом.
О моем существовании знали лишь ближайшие друзья Эдди, но скоро мне наскучило таиться в тени. Тогда я отказала Эдди в своих милостях. Он спросил, чего я хочу от него, и я заявила, что хочу официального признания, хочу стать королевой. Эдди возразил, что не отважится на этот шаг, пока не покончит со своими противниками, — ведь подобная дерзость лишит его поддержки самых могущественных магнатов, быть может, отпугнет даже графа Уорика.
Я согласилась с его доводами, но настаивала, что ради моей безопасности и для удовлетворения моего самолюбия он должен вступить в тайный брак со мной.
Но как это осуществить? Кто совершит обряд?
Решить эту проблему было несложно. Эдди приставил ко мне двух служанок, и я послала одну из них за братом Абрахамом из церкви Святого Венета и примыкающей к ней церкви Святого Панкраца. Мы немного покумекали, и все сладилось. Брат Абрахам соединил нас узами брака по христианскому и по более древнему обряду в самом чтимом, самом святом месте города. Затем мы вернулись в Бэйнард Касл, и тогда я извлекла тампон из губки, пропитанной маслом и уксусом.
— Так эти мальчики, близнецы, которые играют в дальней комнате дома, пока мы тут беседуем, они…
— Да, Ма-Ло. Они родились в Египте, когда мы возвращались домой. Али еще расскажет об этом.
— Значит, когда король Эдуард умрет, один из них станет королем Ингерлонда?
— Такой судьбы я бы никому не пожелала. Быть может, спустя века, если эти варвары, обитающие на краю света, несколько цивилизуются, кто-нибудь из моих потомков и согласится на это. Но мне надо поскорее закончить свой рассказ, детям уже пора домой.
Я поехала на север вместе с армией Эдди. Мы ждали битвы со дня на день, Эдди боялся за меня, и только это выдавало, что он не вполне уверен в исходе сражения. Он оставил меня в замке Понтефракт, и там я нашла себе союзника в лице мальчика лет восьми или девяти. О нем я хотела вам рассказать: он и Элизабет Вудвил вот орудия моей мести. Благодаря этим двоим я обеспечу воцарение Тюдоров в Ингерлонде.
У Эдди двое младших братьев. Он боялся надолго расставаться с ними, поскольку многие вельможи во время войны переходили с одной стороны на другую, и казалось вполне вероятным, что, если оставить мальчиков в Лондоне, при известии о победе королевы, даже при ложном слухе о поражении Эдди кто-нибудь мог расправиться с ними, чтобы заслужить ее благодаря
ность. В итоге мальчики пребывали вместе со мной в Понтефракте. Старшему, Джорджу, исполнилось двенадцать лет, это был легкомысленный, веселый парнишка, его ничего не стоило сбить с толку. Нет надобности о нем говорить. Я использовала другого, и он когда-нибудь отомстит за смерть Оуэна.
Этот мальчик — калека, он изувечен не только телесно, но и душевно. Одна нога у него длиннее другой, на спине растет горб. Мне кажется, что он почти все время страдает от боли. Подобные испытания уродуют душу. Правда, он довольно силен для своего возраста.
