— Значит, Эхереш, ты запомнишь меня таким… холодным, бессердечным чудовищем… дикарем и варваром…
Горький смех, сопровождавший эту реплику, заставил Алисон встрепенуться.
— Нет, — выдохнула она. Джафар резко опустил руку и, повернув голову, открыл глаза. Во взгляде светилось неукротимое мятежное пламя, словно у пойманного сокола, однако за ним скрывалось куда более сильное чувство. Алисон была потрясена мукой, промелькнувшей в его глазах. Нет, она не ошибается. И его в эту минуту охватило отчаяние. Такого Джафара она еще не знала. Перед ней был человек, разрываемый противоречивыми эмоциями: горечью, бессилием, страданием.
— Нет! — дерзко выкрикнула Алисон. — Ты не бессердечен, не холоден! И не дикарь! Просто борешься за то, во что веришь, даже если силы неравны.
Губы Джафара скривились в подобие улыбки.
— Ах, Эхереш, — произнес он мрачно. — Даже сейчас, даже в этом ты мне противишься.
Однако непрошенная боль не давала дышать. Как яростно Алисон защищает его! Значит, все-таки что-то чувствует к своему похитителю! Возможно, даже испытывает подобные мучения, потому что ее тело помнит ту страсть, которой научил ее Джафар. Но он хотел не просто обладать Алисон. Ему нужно ее сердце. А его он никогда не получит.
Джафар медленно провел кончиком пальца по нежной щеке.
«Останься со мной», — попросил он безмолвно, безнадежно.
«Попроси меня остаться», — молила она, не разжимая губ, с тоской сцепив руки.
«Ты выйдешь замуж за него, когда вернешься?»
«Почему ты отпускаешь меня?»
Джафар каким-то шестым чувством ощущал, что душа Алисон переполнена вопросами, которые гордость не позволяет задать вслух. Однако, вспомнив о своем смертельном враге, Джафар невольно отвернулся. Он отсылает Алисон назад, в объятия Бурмона, человека, которого клялся убить! Отчаяние, тлевшее в сердце все эти долгие недели, сейчас раздирало его когтистыми лапами.
Отчаяние. Это чувство было знакомо Джафару, но он никогда не ожидал столь глубоких ран, такой безжалостной пытки. Никогда он не представлял, что юная мятежница станет частью его жизни, его души. Однако именно это произошло, а теперь жизнь снова станет пустой и одинокой.
Невыносимые терзания вновь охватили его при мысли о целой вечности холодной пустоты, ожидающей впереди.
Как он может найти в себе силы отпустить ее? Но есть ли иной выход? В конце концов, она будет гораздо счастливее среди людей, к которым привыкла. И Джафар твердо знает это. Вернувшись домой, Алисон забудет его, а тяжелые испытания, пережитые в пустыне, поблекнут, как дурной сон.
Джафар хмуро взглянул на Алисон. Между ними столько боли и гнева, ярости и страсти… так много высказанного, но еще больше невысказанного. Однако изменить прошлое невозможно. Слишком поздно.
А рассвет настанет очень скоро. Джафар безмолвно потянулся к Алисон, притягивая ее к себе. Теперь он мог только одно — сделать все, чтобы она никогда не забыла его.
— Ты всегда будешь помнить меня, — хрипло пообещал он, едва прикасаясь губами к ее губам. — И вечно будешь ощущать прикосновения моих рук, тяжесть моего тела на твоем… вкус моих поцелуев…
В комнате воцарилась тишина, потому что Джафар, верный слову, продолжал сводить Алисон с ума. Однако никто из них так и не осмелился воплотить в словах неотвязные мысли, хотя в страстных порывах лихорадочными движениями тел оба высказывали все, что не смели произнести вслух.
Глава 25
На обратном пути в Алжир Алисон сопровождал многочисленный вооруженный эскорт. Сам халиф был ее спутником вместе с сотником Джафара, рыжебородым Фархатом эль-Таибом. Никому больше не доверил бы Джафар ее безопасность.
Все это время дождь беспощадно хлестал по спинам всадников, копыта лошадей скользили по мокрым камням, но Алисон едва замечала леденящий холод. Она словно застыла, все в ней закаменело, и только в том месте, где должно быть сердце, царила щемящая пустота.
Путешествие заняло три дня из-за непрекращающегося ливня и состояния здоровья дяди Оноре. Ребра бедняги еще не совсем зажили, и его пришлось нести в носилках.
Небо немного прояснилось лишь когда Бен Хамади покинул их в окрестностях Алжира. Солнце засветило сквозь тучи животворными лучами, и окружающие холмы зазеленели, словно изумрудная рамка, в которую была заключена белоснежная жемчужина морского порта.
Однако городские улицы были узкими и темными. Алисон с трудом подавила озноб, когда они прошли через высокие ворота и оказались в городе. Алжир с его долгой историей рабства, предательств и деспотизма теперь казался слишком душным и замкнутым, совсем не таким, как при первом впечатлении.
Девушка устало натянула поводья перед домом, где они жили с дядей до похищения, и молча ждала, пока Чанд поможет ей спешиться. Неужели всего лишь несколько месяцев назад она отправилась в пустыню в поисках страсти и приключений? И сумела найти и то и другое.
Девушка была так погружена в невеселые мысли, что лишь смутно слышала знакомый голос, что-то кричавший по-английски.
— Алисон! Где, во имя Господа, ты была?
Алисон испуганно вскинула голову и заметила высокого мужчину, выбегавшего из дверей.
— Дядя Оливер! — выдохнула она.
В следующее мгновение ее стащили с лошади и стиснули в медвежьих объятиях. Смеясь и плача, Алисон изо всех сил обхватила дядю за шею. Но Оливер тут же отстранился, пристально разглядывая племянницу.
— С тобой все в порядке, девочка? — требовательно спросил дядя и, не дав ей времени ответить, повернулся к Оноре. — Каким это образом, спрашивается, — разъяренно осведомился он, — вы позволили ее похитить?!
Алисон знала, что между ее английскими и французскими родственниками нет особой любви, но никогда еще неприязнь не проявлялась с такой силой. Вытирая глаза, полные слез, она немедленно встала на защиту Оноре.
— Он не виноват, дядя Оливер. Оноре пытался отговорить меня от поездки, но я ничего не хотела слушать, совсем, как ты, когда решаешь отправиться в экспедицию.
— Этого никогда не случилось бы, будь я с тобой.
Оноре, покраснев от стыда, молча, неуклюже пытался выбраться из носилок. Видя, как дядя поморщился от боли и схватился за ребра, Алисон поспешно метнулась к нему, бросая разъяренные взгляды на Оливера.
— Я прекрасно осведомлена о твоих многочисленных достоинствах, дядя, однако вряд ли они помогли бы в подобных обстоятельствах, кроме того, тебя просто прикончили бы. Дядя Оноре сделал все, что в его силах, и, пытаясь спасти меня, был тяжело ранен! А ты, вместо того чтобы помочь ему, осыпаешь упреками!
Выражение лица Оливера едва заметно смягчилось и, хотя он не подумал извиниться, все же подхватил Оноре с другой стороны.
— Ну что ж, входи в дом, чертов винодел! Седрик наверняка захочет осмотреть тебя.
