– Тебе ли заикаться о какой-то Австралии, – заметал он скептически. – Мы с тобой, Мишенька, как два деревца. Где нас сломали, там и сгнием.
Еще удерживала Губина болезнь друга.
Алеша, как всегда, обрадовался его приезду, но выказал это своеобразно. Потянулся из кровати, точно хотел обняться, застенчиво прогугукал:
– Привез, Миша, да, привез?!
– Что?
От его строгости Алеша враз опамятовался:
– Да ладно, это я так, прости, пожалуйста!
– Алеша, скажи толком, что я должен был привезти?
– Не должен, что ты! Упаси Бог! Просто вроде разговор был…
– Это он про черепашек, – догадалась Настя.
– Про каких черепашек?
– В прошлый раз, когда ты был, в рекламе показывали, таких зелененьких, на велосипедах. А ты сказал: куплю.
– Я обещал купить черепашек?
Алеша закрылся одеялом, только один глаз загадочно пылал.
– Хорошо, – сказал Губин. – Если обещал, то куплю.
– Совсем не обязательно, – с надеждой гукнул Алеша.
Губин начал проверять посты, за ним увязался Вдовкин, хотя ноги его еле держали. Сегодня он с опережением покрыл дневную норму. Вечер был прохладный, с черными осенними мушками. Через поле вышли к дальнему ухорону, откуда подъездное шоссе просматривалось до самого горизонта.
– Надо бы Алешку пристрелить, – меланхолично заметил Губин, – чтобы не мучался.
– Озверел ты, Миша, совсем… Или завидуешь ему, как и я?
– Чему завидовать-то?
– Ну как же, есть чему. Алеша превратился в растение и живет теперь в полном соответствии с природой.
Он прозрел, а мы слепые.
– Пьяный интеллигентский бред. Ты умный человек, Вдовкин, но мозг пропил. Алешка рожден хищником, а теперь от него осталась одна оболочка. Ткни пальцем – весь воздух выйдет. Ты ему завидуешь? Да ты сам такой же ползунок, как он. Только из него норов вышибли пулей, а из тебя спиртом.
– По-твоему, и меня следует пристрелить?
Вдовкин споткнулся на травяной кочке и чуть не упал. Губин поддержал его за плечо.
– Конечно, надо бы. Вы оба дезертиры.
– Дезертировали из банды?
– Из жизни, Женя, из жизни. Не хитри сам с собой.
Я вас не осуждаю. От такого рода дезертирства никто не застрахован. Мне Настю жалко. Ей за что такая доля?
– Настя в банде никогда не была.
Губин не захотел продолжать пустой разговор, тем более что они уже подошли к сосновой рощице, где меж двух деревьев был устроен помост, наподобие охотничьей засады, с которой сверху бьют кабанов. На помосте, метрах в трех от земли, нахохлясь, сидел человек с биноклем.
– Спускайся, – окликнул Губин. – Покурим.
Охотник спрыгнул вниз, ловко спружиня на полусогнутых ногах. По виду ему было лет тридцать, лицо неприметное, но злое. Вдовкин его раньше не видел.
– Ночью по двое дежурите? – спросил Губин.
– Так точно, шеф.
– Не холодно?
– Костерок жжем. Не сомневайтесь, шеф, муха не проскочит.
– Проскочит – ответишь башкой.
– Это мы понимаем, – дозорный дружелюбно ухмыльнулся. Губин угостил его "Мальборо". Сам он не курил, но всегда носил с собой сигареты.
Обратно брели по полю уже в сумерках. Вдовкин зябко ежился в своей кожаной куртке, трезвел на ходу.
Ему хотелось лечь на подсыревшую землю и отдохнуть.
Поле казалось бесконечным. Ощущение близкой смерти было так очевидно, как смутное губинское лицо. Он вспомнил, как Михайлов говорил врачу, что все они уже умерли. В этом тоже он был прав. Пулей ли, спиртом, грабежом им сняли головы – какая разница. Третий год все они, граждане некогда великой страны, бредут по черному полю уже после смерти. Зато, как ни чудно, деньжат в карманах прибавилось. Вдовкин грустно улыбнулся в темноте, а Губин словно услышал его мысли.
– Легче всего, – буркнул себе под нос, – уснуть и не проснуться.
– Смешной ты человек, Губин, – Вдовкину не хотелось спорить, но молчание пуще угнетало. – Пытаешься построить какую-то философию, когда в нас ничего человеческого не осталось.
– Не суди по себе обо всех, – посоветовал Губин. – Мечту твою не разделяю.
– Какую мечту?
– Превратиться в растение.
– Ах, вот ты о чем.
К ужину, желая, возможно, угодить Губину, Ваняключник расстарался: наготовил пирожков с капустой и свиные отбивные запек в тесте. Но радовался застольному изобилию один Алеша. Остальные сидели за столом как на принудиловке. Вдовкин обнялся со своим графинчиком, Губин уткнулся в тарелку, а Настя привычно ухаживала за мужем, который пожирал пирожки, точно семечки лузгал. Потом съел две отбивных, восторженно улыбаясь, обратился к Вдовкину:
– Женя, ты не позволишь мне тоже глоточек наливочки? Свинина очень жирная, хотя и вкусная. Мне доктор разрешил, правда, Настенька?
Ваня-ключник, прибиравший пустые тарелки, как-то странно хрюкнул и выскочил вон. Но ничего не разбил.
Настя налила в чайную чашку вина на донышке, подала мужу:
– Пей, милый, если хочется.
– Не то чтобы хочется, – смущенно оправдывался Алеша, – просто жирно очень во рту.
Губин поднял голову от тарелки, зло спросил у Вдовкина:
– Ну что, завидуешь, да?
– Не заводись, Мишель.
Алеша, осушив вино, блаженно потянулся:
– Вот как хорошо-то! Славно покушали, спасибо Ванечке. Знаешь, Миша, я его утром случайно обидел.
Я на костыльках-то шлендал, ну и подвернулся ему под ноги. Он все тарелки разбил. Но я сразу извинился! Он меня простил, правда, Настенька?
– Пойдем спать, милый, поздно уже.
– А чай не будем пить?
– Я тебе в постельку принесу.
Губин и Вдовкин остались одни за столом.
– Психиатр приезжал, – сообщил Вдовкин. – Он думает, что Алеша притворяется.
Губин никак не отреагировал. Тут вернулся Ваняключник.
– Разрешите к вам обратиться? – отнесся он к Губину по всей форме, хотя в армии никогда не служил.
– Обращайся.
– Хочу просить об увольнении. Мочи нет все это наблюдать. Нервы на пределе. Разрешите подать рапорт?
