Книга Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Теодор Рошак

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112

Виктор уехал далеко, к самому Монтанверу; его не было почти три недели, срок действительно достаточно большой, чтобы я начала тревожиться. Я не могла и вообразить, что его возвращение принесет что-нибудь, кроме радости; но оно принесло растерянность и боль. Ибо Виктор возвратился крайне взволнованным. Я не видела на нем никаких следов ран, но, судя по его виду, с ним случилась беда. Лицо осунувшееся, горящее лихорадочным румянцем, движения порывистые. Соскочив с коня у переднего крыльца, он, никого не замечая, бросился в свою комнату и заперся там.

Когда он появился на следующий день, я заметила следы слез на его лице, но выглядел он скорее гневным, чем печальным. Я спросила, уж не пришлось ли ему спасаться от дикого зверя или от лавины?

— Да, да… от лавины, — ответил он с яростным смешком, — Она едва не смела меня с горы. Разве не видишь? Я просто раздавлен.

Но он явно не пострадал. Я снова и снова пыталась узнать, что произошло, но моя озабоченность лишь еще больше злила его. Два дня он только и делал, что ходил раздраженный по саду, избегая говорить со мной. Наконец на третье утро после возвращения, за завтраком, он вдруг объявил:

— Я должен уехать!

Он бросил нам эти слова, будто ждал, что мы начнем его отговаривать.

— Не могу сказать, на какой срок или куда я намерен уехать. Но я должен это сделать. Дело чрезвычайной срочности, — Видя наше с отцом замешательство, он смягчился: — Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем! — И, готовый расплакаться, выбежал из столовой.

На другой день он начал поспешно собираться, послал одного из слуг за билетом на швейцарский diligence, отправляющийся во Франкфурт. Я умоляла по крайней мере сказать, как долго он может отсутствовать.

— Всю осень, — ответил он, — Возможно, дольше. Год, — Зная, что его слова изумят меня, он жестко сказал: — Ты должна доверять мне, когда я говорю, что у меня нет иного выбора, мне необходимо ехать.

Действительно ли он намеревался покинуть меня вот так, не попросив прощения, не выразив сожаления о том, что свадьба откладывается? И отсрочка ли это? Может быть, он бросает меня? Даже если это не так, он был в таком возбуждении, что я боялась надеяться на его благополучное возвращение.

Вновь он требовал, чтобы я доверяла ему; но как я могла доверять человеку, который был на грани помешательства? Целыми днями он ничего не ел, не спал; когда темнело, я видела под его дверью полоску неверного желтого света свечи, горящей далеко за полночь. Стоя в темной галерее у его двери, я слышала его непрекращающиеся шаги, порой сопровождающиеся мучительным стоном. Так стонут не от боли, но от глубочайшего отчаяния. Не раз я робко стучала к нему и спрашивала, не испытывает ли он недомогания, и получала резкую отповедь в ответ на свою заботливость. К тому времени, как приготовления к отъезду закончились, он выглядел изможденным, будто долго скитался в пустыне. Еще раз отец и я попытались уговорить его остаться дома, пока он не наберется сил для поездки, но он не слушал наших просьб. Только когда отец, употребив весь свой родительский авторитет, потребовал дать хоть какие-то объяснения, он выдавил из себя несколько слов:

— Я встретил… в Шамони… человека. Старого знакомого. По чистой случайности. У него есть претензии ко мне, речь идет о давнем долге. Я согласился отправиться с ним и помочь в одном деле. Больше ничего не могу сказать.

Я была уверена, что это лишь импровизация; мне даже стало неловко от явности его лжи. Но барон, поверив сыну на слово, немедленно предложил оплатить его долг, сколь бы велика ни была сумма. Виктор отказался.

— Это долг иного рода, отец. Человек нуждается в моей помощи — как ученого и врача. Кое-кому требуется особое лечение, и ни к кому другому он не может обратиться. Человек отвезет меня к нему. Я исполню свой долг и тогда возвращусь.

— Но куда ты направляешься? — спросила я.

— В Англию, — с неохотой признался он. — Сказать точней не получится; возможно, на северные острова. Там я должен провести одно исследование, входящее в цель моей поездки. Я попытаюсь написать оттуда.

— Какое сумасбродство со стороны этого человека! — возразил пораженный барон, — Ты наверняка мог бы найти кого-нибудь в Англии, кто вылечил бы его товарища. Почему это должен быть ты?

— Поверь, отец, я спорил с ним целыми днями. Сделал все, что в моих силах! Но он не отпускал меня, пока я не дал торжественной клятвы выполнить его просьбу. Я один владею этой уникальной медицинской методикой.

На рассвете другого дня он уехал, коротко простившись со мной, словно мы расставались на каких-нибудь несколько часов. И не сказал, что свадьба не состоится.

Вновь Виктор оставлял меня в неуверенности относительно времени своего возвращения. Семь лет назад, месяц в месяц, он уехал в Ингольштадт и провел там четыре года жизни, лишь изредка и без особой радости наведываясь домой. Меня поразило, что душевное его состояние в точности повторяло то, в каком он вернулся из университета: те же обреченность и отчаяние терзали его, но теперь к ним примешивалась эта скрытность, заставлявшая предполагать некое преступление. Я невольно решила, что эти два момента в жизни Виктора как-то связаны между собой. Но и отдаленно не представляла, для чего он сейчас направляется на север Англии. Я знала только одно — что он безжалостно покинул меня.

Если бы не Франсина, я наверняка сошла бы с ума в ту долгую, одинокую зиму, последовавшую за отъездом Виктора. Опять лучшей моей подруге пришлось спасать меня, чтобы я не наложила на себя руки. Ей пришлось нелегко, потому что зима в тот год оказалась особенно суровой и дороги из Женевы до Бельрива часто так заносило снегом, что они становились непроезжими. Когда мрак зимнего одиночества навалился на меня всей своей тяжестью, моя дорогая Селеста делала все, что могла, чтобы поддержать меня; но бедняжку саму подтачивала болезнь, и у меня не хватало духу слишком обременять ее. Вынужденная полагаться на себя, я вновь взялась за дневник, который не открывала со времени моего пребывания в глухих лесах много лет назад, и так пережила пору одиночества за разговорами, так сказать, со своими страхами.

Примечание редактора

Отношения Виктора Франкенштейна с чудовищем в свете воспоминаний Элизабет Франкенштейн

Те, кто прочел мою первую повесть, вспомнят, что Виктор Франкенштейн впервые встретился с созданным им чудовищем в Альпах во время продолжительного странствия по горам после своего возвращения из Ингольштадта. В том признании, как оно было продиктовано мне, Франкенштейн передал рассказ чудовища в виде последовательной хроники — в сущности, хроники всей короткой, но полной событиями жизни этого существа. Тогда мне трудно было поверить, что за время одной встречи чудовище могло поведать столь многое. Из мемуаров Элизабет Франкенштейн с ясностью вытекает, что Виктор и его отвратительное создание провели вместе гораздо больше времени, возможно, несколько дней, расположившись лагерем среди пустынных ледников, окружающих Монтанвер.

Напомню читателю, что эта роковая встреча завершилась требованием взбешенного чудовища создать ему подругу. Если, как я теперь подозреваю, доктор и чудовище провели вместе куда больше времени, споря об этом, становится намного вероятней, что оно могло оказывать давление на Виктора и таким образом вынудить его дать согласие на подобную безумную затею. Записки Элизабет Франкенштейн сохранили для нас нравственные терзания Виктора, весь тот ужас, какой у него вызвало предстоящее создание второго чудовища; они также дают точную хронологию поездки Виктора на шотландские острова, о чем так неясно говорится в первой повести. Время его отсутствия в замке теперь можно установить совершенно определенно: это десять месяцев, с октября 1796 по июль следующего года.

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112