– Мне плевать. Будь что будет.
– Арчи, ты хочешь стать в глазах всего мира осужденным убийцей?
– Много не дадут. «В пылу страсти» и все такое.
– Арчи, откуда такая наивность, ты словно и не в полиции служишь! Эндрю Лауэри не купится на твое «в пылу страсти». Присяжные тоже не найдут смягчающих обстоятельств. Мы с тобой неделю ждали – какое тут, к чертовой матери, сгоряча?! Хладнокровно спланированное и хладнокровно совершенное убийство. Пожизненное без права апелляции. В лучшем случае. Если ты про меня не думаешь – ладно. Однако у тебя жена, двое детей. Каково тебе сесть на всю жизнь в Уолпол?
Траделл молчал.
– Давай, приятель, соберись. Хватит киснуть и нести чепуху. Мы никого не убивали. Мы поквитались за убитого товарища. Это совсем другое.
И тут Траделл сказал роковые слова – если прежние слова не считать таковыми.
– Я никого не убивал.
Гиттенс молча уставился на него.
– Я просто стоял рядом, – продолжил Траделл. – Ты был с пистолетом. Я свой даже не вынимал.
Гиттенс долго хранил молчание.
– Значит, вот как ты все поворачиваешь...
– Да, – кивнул Траделл, – я был там, но я не убивал!
– Арчи, не надо. Так говорить со мной – нехорошо. Мы с тобой друзья. Мы с тобой оба в равной степени замешаны в этом деле. Нам следует поддерживать друг друга, а не топить.
Теперь замолчал Траделл.
– Арчи, обещай мне ни с кем об этом не говорить. Дай мне слово. А я обещаю тебе еще раз надо всем подумать. Даешь слово пока держать язык за зубами?
– Да. Но помни, век молчать я не намерен. Ты что-то решай. Я дальше так жить не могу. Жить во лжи – это не по мне.
– Ладно, дружище, заметано. Я все хорошенько обмозгую, и мы с тобой еще раз серьезно поговорим.
* * *
– Но слова своего Траделл не сдержал? – спросил я. – Он все-таки пошел к тебе.
– Да, он ко мне приходил, – ответил Фрэнни Бойл.
– Ну и?..
– Рассказал все как на духу. Дескать, я убийца, что мне делать? Я как-то его успокоил, попросил время на раздумье. Он поставил меня в пренеприятное положение. Вот так, с кондачка, мне не хотелось начинать дело об убийстве, дело, где убийца – полицейский! Конечно, я сказал Арчи: молодец, правильно, что ко мне пришел. А про себя я думал: на хрена ты ко мне приперся, козел! Весь этот лепет «стоял рядом, пистолет даже не вынимал»... такие байки жене можно травить, а перед присяжными не пройдет. Убийство первой степени. Но мне-то каково? Друг пришел облегчить душу, а я его упеку пожизненно. Словом, я был в растерянности. Разумеется, конечное решение принимать не мне, а прокурору Эндрю Лауэри. Это он решит, предъявлять ли обвинение и кому – обоим или только Гиттенсу.
Фрэнни Бойл на несколько секунд забылся – казалось, он в задумчивости изучает давно знакомую картину на стене.
– Да, – наконец промолвил он, – я чувствовал, что окажусь в заднице при любом раскладе. Поэтому я взял тайм-аут, чтобы хорошенько пораскинуть мозгами.
* * *
Арчи Траделл участвовал в десятках рейдов. Когда работаешь в таких хлопотных районах, как Мишн-Флэтс, опасные аресты и обыски становятся рутиной. Типы вроде Харолда Брекстона стараются с полицией всерьез не воевать; когда на их лежбище нападают, они просто смываются, бросая оборудование, запас наркотиков, а порой и своих товарищей, и устраивают притон в другом месте. Война идет бесконечная, как с раковой опухолью – здесь вырезал, там выросло.
Но на сей раз Траделлу было не по себе. Он не то чтобы боялся, просто у него ни к чему теперь душа не лежала. И рейд против логова Харолда Брекстона был ему скучен и противен.
Ему было скучно и противно стоять и обливаться потом на жаркой лестничной площадке. Он даже не мог сообразить, от чего он потеет больше – от страха, или от жары, или от того, что полицейских на лестничной клетке набилось столько, что само их количество не успокаивает, а нагоняет ужас, раздувает опасность до пределов вселенских...
И мозг сверлила нынче обычная для него мысль: я – убийца. Я, убийца, потею здесь, чтобы арестовать, конечно, преступников, но, вполне вероятно, не убийц или еще не убийц. Я, убийца, жмусь у стенки, чтобы меня не застрелили. Я, убийца, беру таран, чтобы геройски ударить в красную дверь, начать штурм...
Нет, я не убийца. Гиттенс говорит, что мы не убийцы. А он хороший полицейский, уважаемый человек. Он всегда мне помогал. Поможет и сейчас. Это ведь Гиттенс дал нам с Вегой наводку – наводку, полученную от своего стукача по имени Рауль. С самого начала моей работы в отделе наркотиков Гиттенс опекал меня, подбрасывал то совет, то информацию. Зря я против него...
Стоп! – говорит себе Траделл. В такой ситуации надо отключить все мысли, иначе погибнешь! Сейчас должно думать только тело.
Траделл смотрит на дверь, потом на Вегу.
Вега отвечает взглядом. Ясно, что он хочет сказать: «Нынче таких дверей уже не делают! Слабо!»
Траделл спрашивает – опять только взглядом: пора?
Тишина полнейшая.
Вега присаживается у стены и кивает напарнику: давай!
Могучий Траделл решительно шагает к двери. На душной тесной площадке кошмарно жарко, градусов тридцать. Траделл весь взмок, его тенниску хоть выжимай. Пот струится по рыжей бороде во влажных завитках. Траделл широко улыбается – возможно, со страху. В руках у него полутораметровая стальная труба. В газетах потом напишут, что полицейские использовали таран. На самом деле это простодушная самоделка: залитый бетоном кусок водосточной трубы, к которому умельцы в полиции приделали ручки.
Вега растопыривает пятерню и начинает отсчет. Осталось четыре пальца. Три. Два. Один. Начали!
Траделл что было мочи ударяет «тараном» в дверь.
Лестничная клетка отзывается сочным гулом.
Дверь не шелохнулась.
Траделл быстро отступает назад, замахивается как следует – и ударяет еще раз.
Дверь тряхнуло. Но устояла, подлая!
Полицейские нервно переминаются с ноги на ногу – с каждой потерянной секундой напряжение растет. Всем становится все больше и больше не по себе.
– Давай, громила, не робей! – кричит Вега Траделлу.
Третий удар. Снова мрачный гул по всей лестничной клетке.
Четвертый удар. Но звук наконец-то другой. Крррах!
Есть пролом! И тут же, в почти слитном звучании, раздается выстрел.
Фонтан крови, розовый туман, брызги чего-то мягкого – и Траделл на полу, на спине, половины черепа как не бывало.
Внутри квартиры, за красной дверью, стоит Мартин Гиттенс с «моссбергом-500» в руке. Дуло в нескольких дюймах от дверного полотна.
