к себе в корпус?
– Я не спешу.
– Почему? Тебя не накажут?
– А ты боишься, что тебя накажут?
И смотрит так знакомо. Провоцирует.
Первым делом хочется презрительно фыркнуть и доходчиво объяснить, что наказание – последнее, чего я боюсь. Но там Светка, а она если разволнуется, точно куда-нибудь влипнет. И я буду думать, что из-за меня.
Если она запаникует… Нужно идти, идти немедленно.
Я развернулась к двери, мысленно прикидывая, как быстро успею добежать. Сделала пару шагов.
И тогда он спросил:
– Завтра придёшь?
Никогда раньше я не спотыкалась на ровном месте, да так, что чуть не грохнулась на пол, чудом удержалась. Никогда прежде я не боялась оглянуться.
Ответить я не смогла, просто пожала плечами. Прямо так, на ходу.
В корпус удалось прибежать вовремя. Всю беседу, которую проводили вожатые и какой-то скучающий мужчина, как потом выяснилось, психолог, я улыбалась как полоумная. Или как счастливый человек – одно и то же. Мне даже замечание сделали, мол, нечего так явно демонстрировать насмешку, а то отхвачу наказание за неуважение к старшим.
Будто с помощью наказаний можно добиться у человека уважения. Самая большая ошибка этих так называемых воспитателей.
Но мне было всё равно, я думала о другом.
Я стала ходить на чердак каждый вечер.
***
Сложнее всего, как я думала, дастся разговор о пропаже таланта и о том, что он больше не рисует. И почему. Но на деле вышло легче лёгкого. Я спросила, что случилось, отчего он сидит вечерами перед пустым листом ватмана, злится и не пробует даже поднести карандаш к бумаге?
А он пожал плечами и сказал – не знаю.
– Но так не бывает! С чего всё началось? Что-то же случилось перед этим?
И снова ухмылка и прищуренные глаза, голос такой сладенький-сладенький:
– Угу, мне нанесли травму, и я не могу с ней смириться. На это намекал и психолог, и родители, и учителя. Что случилось? Наверняка тебя кто-то обидел? Не может быть такой стопор без причины. Значит, случилось непоправимая трагедия. Какая? Неужто такая страшная, что ты не можешь произнести о ней вслух? Настолько ужасное происшествие, что стыдно признаться? Скажи, ведь ты ни в чём не виноват! А я сказать не могу, потому что ничего не случилось. Только и думаю, что они так все забегали и засуетились в тот самый момент, когда я выиграл престижный конкурс. Мою конкурсную работу продали с аукциона за сорок семь тысяч евро.
– За сколько?!
– И всё ушло. – Он с досадой смотрел по сторонам, будто пытался найти где-то вокруг пропавшее вдохновение. – И ушло так незаметно. Мою работу высоко оценили, мне поступил заказ на следующую с оплатой больше сотри штук евро. Даже для моих родителей это ощутимые деньги. И вот… я как обычно включил музыку, подошёл к мольберту, собирался дописать то, что начал – речную заводь и яркое солнце над лесом – и не смог. Будто внутри что-то выключили.
Я даже никогда не слышала, что художник может заработать такие деньги. Но учитывая его стенания о бесполезности и бессмысленности существования нашего поколения…
– Может, ты решил, что продал его? В смысле, вдохновение? Ну, говорят некоторые творцы не могут продавать своё искусство. А тут на тебя неожиданно свалились такие деньги. Ты и застыдил сам себя. Об этом ты не думал?
– Думал. О чём я только не думал! Но не помогло. Да и деньги эти мне не достались – часть ушла организаторам, остальное на отцовский счёт. Вроде и не было их.
– Тебе их не отдали?
И чего я удивляюсь? Кто же добровольно расстанется с такими деньжищами?
– А, я не просил.
Мне бы так легко отмахиваться от десятка тысяч евро. Ну нет, я бы потребовала их себе и не успокоилась бы, пока не получила.
– Я могу что-нибудь сделать?
И он смотрит – долго, внимательно, прислушиваясь к мыслям, которые бродят в его голове.
– Мне бы не хотелось вешать на тебя такую жуткую обязанность. Давай не будем? Если пойму однажды, в чём дело, если потребуется твоя помощь – скажу. Но сама не пытайся.
– Да вроде не собиралась.
Он фыркнул, улыбнулся:
– Пыталась, конечно. Это первое, что приходит на ум всяким дамочкам, когда они видят несчастного художника.
– Ах ты так!
Я и правда обиделась. Ишь ты! Всяким дамочкам? Да что этот мажорчик с тонкой душевной организацией себе позволяет? Вот уйду сейчас – и пусть страдает тут под завывания классической музыки да вспоминает своих «дамочек».
Честно, я даже вскочила, чтобы не передумать. Хоть и замялась на пару секунд, но точно знала – уйду!
Тогда он меня впервые поцеловал. Встал, подошёл, обнял и поцеловал, уверенно, как будто так и принято заканчивать любые споры.
Вот уж не думала, что такой тщедушный на вид парень окажется настолько сильным и решительным. Первые пару секунд, пока я ещё от неожиданности пыталась вырваться, я почти всем весом опиралась на его руки – а он даже не шелохнулся. Вёл себя так, будто давно к моим взбрыкам привык. Ну, потом-то я уже не спешила уходить, подумала – буду считать это извинением. Мне даже показалось, он между поцелуями буркнул что-то типа: «Прости».
Конечно, наши вечера стали более приятными.
Если бы кто-то из окружающих узнал про это, сразу бы решил, что мы встречались на чердаке для траха. Но это неправда, ничего кроме поцелуев не было. Конечно, можно было бы исхитриться и устроиться в пыли, на стульях, найти способ заказать резинки, но разве это должно происходить так жалко?
Поэтому только поцелуи. Но зато такие, что голова кружилась до самого утра, и по дороге в комнату, и на работе, и во сне.
Большую часть времени мы просто болтали обо всём на свете. Никогда не думала, что у меня найдётся что-то общее с человеком, который ходит в строгих брюках, рубашках и галстуках. И что такой как он способен поступить плохо только для того, чтобы сбежать из дома. Да, да, Лёва специально сюда угодил, когда больше не смог находится с родителями. Устал от бесконечных допросов и попыток исправить его как «сломанную игрушку». Поджёг в коттеджном посёлке здание магазина. По его словам, родителям много пришлось выложить за ремонт, а его отец так разозлился, что отправил сына на перевоспитание в лагерь, о котором вовремя узнал из случайно подвернувшихся под руку проспектов. То есть сделал именно то, чего от него требовалось.
– Всё равно не понимаю, как тебе в голову пришло, – призналась я. – Тут
