верблюдов, можно встретить в глубине пустыни.
Довольные впечатлениями, мы с Василем садимся в «лендровер». Трогаемся с места, но через пятьдесят метров мотор вдруг чихает и… глохнет. Наступает непривычная тревожная тишина. На щитке приборов еще полбака бензина. Обескураженные, выбираемся из кабины и лезем под капот.
Василь — специалист по ядерной физике, и помощи в починке мотора ждать от него не приходится. Но по крайней мере он поддерживает меня своим искренним сочувствием и неподдельной заинтересованностью. В десятый раз проверяю все узлы и детали, пытаюсь завести мотор — никакого результата. Утомившись от жары и ползания под «лендровером», сажусь на колючую куртину триодии. Собираем внеочередной «военный совет». Что делать? Ждать, когда через пару дней нас начнут искать с самолета? А вдруг они найдут нас и обнаружат, что в машине какая-нибудь пустячная неисправность? Вот уж будет позор! Пойти вперед пешком к ферме Андадо? Смотрим на карты. До нее еще больше сотни километров — по песку и по жаре!
Опять принимаюсь подкручивать, простукивать, продувать. И вот наконец-то повезло! Оказывается, забился песчаной пылью бензопровод от запасного бака.
Прочищаем его, и снова слышится мощный рев мотора!
На второй день после романтического ночлега под звездами в глубине пустыни мы видим впереди несколько домиков. Андадо! Но что это? Вокруг — ни души. Лишь черные вороны да горлицы оживляют безмолвный пейзаж. Ферма давно заброшена. Постройки уже изрядно поедены термитами. Только гора пивных бутылок за стеной главного здания не поддается челюстям этих неутомимых насекомых.
От заброшенной фермы начинается старая, но ясная колея. И вот через час езды на горизонте появляется большая ферма с загонами для скота, конюшнями, бассейном артезианской воды и даже… маленьким самолетом.
Нас радушно встречает сухощавый высокий мужчина с приветливым обветренным лицом, протягивает нам широкую огрубелую ладонь.
— Знаю, знаю, о вас мне по радио из Алис-Спрингса сообщали. Как дорога? — радушно приветствует он нас. — Мы в прошлом году с сыном тоже ездили этим путем в Алис-Спрингс.
Обмениваемся впечатлениями за крепким чаем, расспрашиваем о жизни в этой глуши.
— Мои родители жили на той старой ферме, которую вы видели. Но там плохо идет вода из колодца, и мы перебрались сюда, ближе к краю пустыни. Отсюда уже начинается малга-кантри[18].
— А зачем вам самолет? — спрашиваем мы.
— Стада у меня пасутся свободно, уходят далеко в пустыню, и когда приходит пора гнать скот в Аделаиду на продажу, то найти его нелегко. Раньше я искал их на мотоцикле, а теперь быстро нахожу стада с самолета. И еще… — усмехается фермер, — примерно раз в месяц такая тоска заедает в этой глуши, что я сажусь в самолет и лечу в Аделаиду. Выпьешь там с друзьями бочонок-другой пива, обменяешься новостями и анекдотами — как-то и полегчает.
Перед расставанием фермер идет в холодильник, где висят коровьи туши, и отрезает нам увесистую телячью ногу.
— Перед ночлегом пожарьте себе на костре, устройте аборигенное пиршество да вспомните добрым словом мой заброшенный уголок.
Поздний вечер. Мы с Василем сидим у костра, поджариваем телятину и вспоминаем наше путешествие. Глядя на пламя и с наслаждением вдыхая сухой ночной воздух, долго еще обсуждаем увиденное и пережитое в глубине австралийской пустыни.
Знакомство с кистехвостым поссумом
Только вчера я вернулся из месячной экспедиции в Центральную Австралию, где пришлось проехать по пустынным дорогам и вовсе без дорог около восьми тысяч километров. Прохлада и мягкая зелень холмов, окружающих австралийскую столицу, так непохожи на палящий зной и кирпичную красноту пустынь Центра.
Впереди несколько недель, заполненных обработкой собранных материалов.
Закончив очередную страницу дневника, я стал разглядывать ночной пейзаж за окном моей комнаты. Окружающий университет парк погружен в полную темноту.
Над вершинами деревьев мерцают яркие звезды. Вдали, в километре отсюда, светятся озаренные прожекторами коробки зданий административного центра Канберры. Свет настольной лампы выхватывает из темноты крону дуба с сухими коричневыми листьями и множеством желудей. Левее проступает в полутьме белый ствол эвкалипта.
В парках Канберры пестрое смешение местных декоративных деревьев и кустарников с экзотическими для этих мест породами из Европы, Азии, Америки. И вот сейчас, в середине мая (глубокой осенью), клены оделись в огненно-красную листву, ивы и тополя — в нежно-желтую, листья дубов стали темно-коричневыми, и лишь эвкалипты сохранили свой привычный серовато-зеленый тон, хотя крона их уже значительно поредела.
Уже первый час ночи, городок затих; только из центра доносится еще рокот запоздалых автомобилей. Прохладный ночной воздух (около пятнадцати градусов) струится в комнату через открытое окно. Вспомнился дом, Москва. Сейчас там пять часов вечера и, наверное, светит солнце, теплое и весеннее.
Закончив писать, я погасил настольную лампу. И тут же раздался грохот железной крыши и что-то тяжелое шлепнулось сверху в крону дуба. Закачались ветви, зашуршала сухая листва. Осторожно подойдя к окну, вижу темный силуэт зверя величиной с крупную кошку, быстро и ловко передвигающегося по гибким ветвям. Без труда узнаю в нем кистехвостого поссума. Это самка с большим детенышем, повисшим у нее под брюхом. Видимо, она долго ждала, пока я, наконец, погашу свет, чтобы без помех обследовать в темноте приглянувшееся ей дерево. Живо представляю себе, как зверек с нетерпением заглядывал через край крыши в мое освещенное окно и сердился на непредвиденную задержку с ужином. Взяв карманный фонарик, направляю его луч в крону дуба. Кружок света вырывает из темноты пушистую серую мордочку с розовым носом, большими треугольными ушами и удивленно-испуганными круглыми глазами. Заметив нежелательное внимание к своей особе, поссум быстро перебирается на противоположную сторону кроны. Теперь слышен только шелест листвы и хруст разгрызаемых желудей.
Весь следующий месяц, до самого отъезда на Большой Барьерный риф, я имел возможность наблюдать вечерами за этим поссумом. День он проводил где-то на крыше дома, а на ночь спрыгивал вниз и методично, обследуя ветку за веткой, снимал урожай желудей. К середине июня детеныш уже перестал цепляться за мать и начал самостоятельно лазать по ветвям. Пристроив фотоаппарат на подоконнике, я сделал из окна несколько снимков с лампой-вспышкой, на которых запечатлел всю семью.
Однажды ночью обычно молчаливый поссум неожиданно поднял шум и возню на дереве. Ветви сотрясались, раздавалось громкое раздраженное шипение и фырканье. Оказалось, что в крону дуба забрался еще один поссум, привлеченный обилием желудей. Но хозяйка дерева, озабоченная сохранностью «провианта» для себя и своего отпрыска, энергично атаковала пришельца, и ему пришлось срочно ретироваться. Спрыгнув на землю, он большими прыжками убежал в глубь парка.
Прошлое и настоящее поссумов
Хотя история освоения
