держать Германа в курсе дела.
В Борне царило тягостное уныние. Герман был удручен. Во-первых, эта история с Рыжим, а во-вторых, смотреть, как у тебя гибнет урожай, тоже не очень-то приятно. Генсхен в значительной мере утратил свою прежнюю беспечность, по-видимому у него не все шло гладко. Антон молчал, сердито хмурил лоб и лишь изредка говорил: «Ну и жизнь!», сопровождая эти слова каким-нибудь ругательством.
Но что это стало с Альвиной? Еще недавно она была бодрее всех, и даже в те дни, когда они грустили по Рыжему, она напевала себе под нос. А за последнее время она что-то притихла, постоянно вздыхала, совсем как ее мать, и глаза у нее часто бывали красные и распухшие. Яркий румянец на ее круглых щеках поблек; иногда она выходила из своей каморки вся в слезах. Антон наблюдал за ней. В конце концов он не выдержал.
— Да что с тобой? — грозно прикрикнул он на нее. — От твоих вздохов прямо тошно становится!
В ту же секунду Альвина разразилась беспомощным плачем. О, он-то мог бы понять, что с ней происходит! Антон понял. Значит, дело зашло так далеко?
— Эх ты, дуреха! — сказал он уже гораздо мягче. — Чего же ты ревешь? Что случилось? За кого ты меня принимаешь? Я готов держать ответ. Перестань же хныкать, дурная ты голова! — Антон весело рассмеялся. — Ревет, словно бог знает что случилось!
После этого Альвина немного успокоилась, но это было не единственное ее горе, — ее тревожило еще и другое. Ее бывший жених, столяр из Рауна, находился в Хельзее и следил за ней так, что она не решалась выглянуть за дверь. Ах, как она его боялась! Ведь столяр может пристать к Антону и все ему рассказать, она его знает: он парень вредный, от него можно всего ожидать. И надо же так случиться, что как раз в это время на нее свалилось и другое несчастье. Столько бед, и все сразу, — подумать только!
Об этом столяре, Георге, она вообще забыла — ведь прошло уже столько времени. Да и он, видать, забыл ее; наверное, утешается с этой маленькой замарашкой, Анной из «Орла». Но однажды в воскресенье в дверь кухни постучали, и когда она, ничего не подозревая, сказала: «Войдите!» — перед ней вдруг предстал Георг. От неожиданности она так и приросла к месту.
Он заявил, что приехал в Хельзее, чтобы повидать ее. И к тому же она писала ему, что он может навестить ее, если хочет.
— Ну, раз ты уже здесь, Георг, садись! — сказала она не особенно приветливо. Но писать она ему не писала, этого она что-то не помнит.
Ах да, конечно, она писала ему, но с тех пор прошло уже много месяцев. Столяр прифрантился по-воскрес-ному, все на нем было вызывающе новенькое, с иголочки: и черный костюм, и белоснежный воротничок, и сверкающие ботинки. Он положил на кухонный стол небольшой пакет.
— Я принес тебе, Альвина, немного шоколада, — заявил он, — ты, я знаю, любишь его.
— Спасибо! — ответила она, не глядя в его сторону.
Георг сказал, что она хорошо выглядит. Да, она выглядит здоровой и свежей, даже пополнела немного. Затем он заявил, что во время их последнего разговора она поставила ему условие относительно тысячи марок. Альвина насторожилась. Какое условие? Ну, она сказала тогда, что не намерена выйти замуж за человека, у которого ничего нет, но если он сможет показать ей тысячу марок, она согласится.
Альвина рассмеялась.
— Тебе это, должно быть, приснилось, Георг! — насмешливо сказала она.
О нет, ему не приснилось! С места ему не сойти, если это не правда. Ну вот, поэтому-то он и пришел сегодня к ней: он может показать тысячу марок, раз она хочет увидеть наличные деньги. И действительно, он полез в карман, достал оттуда пачку денег и хвастливо показал их. Альвина побледнела. Здесь даже больше тысячи, заявил он, здесь полторы тысячи. Она может пересчитать, если ей угодно. Так вот, значит, настало время напомнить ей об ее обещании. Альвина растерянно ерзала на стуле. О боже, вот положение-то! Обещание? Опа не давала никакого обещания! Ну мало ли что она говорила, вполне возможно, что и о тысяче марок когда-то была речь, хотя она и не помнит этого. Но обещать — что же она могла ему обещать? Ничего!
— Ничего? Так! — Георг с оскорбленным видом замолчал. Он засунул деньги обратно в карман. Спустя немного он попытался подступиться к ней иначе. Он заявил, что получил в наследство от тетки две тысячи марок. Кругленькая сумма, не правда ли? Теперь он ни от кого не зависит и хочет открыть столярную мастерскую здесь, в Хельзее. Ему ничего не стоит заткнуть за пояс всех здешних столяров. Он говорил самоуверенно и хвастливо. Его бледное худое лицо раскраснелось, а большие оттопыренные уши горели. О, надо дать ей понять, кого она отвергает, — ведь он — человек с большим будущим! Да, но Антон, у которого ни гроша в кармане, был ей все же в тысячу раз милее этого столяра, даже если бы тот получил в наследство десять тысяч марок. Она может с чистой совестью ему это сказать.
Георг умолк и испытующе посмотрел на Альвину. Он вовсе не требует, чтобы она дала ему ответ сегодня же. Он-то, во всяком случае, человек, верный своему слову. Пусть она еще подумает.
— И думать не о чем! — резко перебила его Альвина.
— Не о чем? Ишь как!
Она, как видно, забыла не только свое обещание, но и вообще все, что между ними было? Теперь столяр сидел бледный, сердитый и даже косил немного. Посмотрим, посмотрим! Так вот, они тогда были на вечере в «Орле» — не правда ли? — и когда танцы окончились, он пошел ее провожать. Было это или нет? Конечно, было.
— Кто предложил погулять еще немножко в лесу, Альвина, — продолжал столяр, — не я ли? Или, может быть, это предложила ты? Отвечай!
Альвина молчала.
— А! Я вижу, ты не хочешь отвечать, Альвина! А кто из нас сказал: «Здесь есть скамейка «Отрада взору», на которой так приятно сидеть и где никто не мешает», — я это сказал или ты, Альвина?
Альвина неприязненно молчала; все в ней кипело от злости.
— Так как же дело было? Ты ли на этой скамейке села ко мне на колени, Альвина, или я сел на колени к тебе? Отвечай! Да я бы никогда и не осмелился, я слишком уважал тебя! Ты мне казалась высшим существом. Ну, а потом?
Внезапно Альвина вскочила и
