столба с битой надписью «Нулевой километр».
То есть начинали мы всегда там, а потом уже куролесили как и где взбредёт. Ровно в одну минуту шестого возле меня остановился здоровущий чёрный джип «паджеро», из которого кое-как выбрался невероятно толстый мужчина с кавказскими чертами лица. Он никогда не приезжал вовремя и никогда не опаздывал больше чем на минуту, фишка такая или пунктик, кому как угодно.
– Толстый! Ты в своём репертуаре!
– Абифасдон, эй! Как поживаешь, генацвале? Сколько лет я тебя не видел, пять, десять?
– Сорок восемь лет, четыре месяца, два часа, девятнадцать минут… – начал было дотошно перечислять я, но он сгрёб меня в дружеские объятия, так что чуть не сломал мне все рёбра. Одно, кажется, точно хрустнуло.
– Идём! Я плачу, за всё плачу. Так скучал по тебе, друг мой, просто слёзы, эй.
Скучал, чувствуется, очень. Толстый всегда был искренним демоном, что, как ни странно, не мешало ему успешно продвигаться по карьерной лестнице. Может быть, просто потому, что он всегда пёр как танк? В смысле конкуренты гибли под гусеницами…
– Человек! Пиваса нам с моим другом! По пять литров чёрного, как моя душа-а! И по кружке всем желающим, эй! Кто не пожелает – залью в глотку силой!
Как помнится, за последние сто пятьдесят лет ни одного отказа ни разу не было, народ традиционно любит халяву. Вот, собственно, эти первые пять литров я ещё как-то сохранил в памяти. Потом поверх пива пошло сухое вино, полировали креплёным портвейном, грузинский бренди мы пили уже в отделении полиции, а шотландским виски догонялись, кажется, вообще в мужском монастыре. Дальше – сумерки, туман и пульсирующая тьма.
Я пил, слушал, кивал, позволял взваливать себя на плечо и куда-то нести. Дико болел затылок, возможно, что в последнее заведение меня втащили за ногу и я бился головой о ступеньки. Но тоже не факт, а просто осторожное подозрение. Когда мне в горло влили очередной стакан водки, я вдруг осознал, что нас за столом уже не двое.
И не подумайте, что в глазах у меня двоилось или троилось. Нет, с нами за столиком сидел Альберт, трезвый, как расчёт межконтинентальной ракеты.
– И чего ты хочешь, батоно?
– От тебя ничего, демон. Но если будешь настаивать, могу проломить тебе башку.
– Уважаю, эй! Но ты пришёл не ради меня?
– Я бы и бровью не повёл ни ради тебя, ни ради любого из твоего племени. Мне нужен Абифасдон.
– В каком двойном смысле, эй?!
Я хлопнул ладонью по столу, призывая обоих к молчанию. Толстый и Альберт несколько недоумённо обернулись в мою сторону, так, словно я вообще тут лишний. В этом было что-то неправильное, но что именно, было как-то очень трудно сформулировать, а уж произноситься вслух эта мысль вообще отказывалась. Противно-о…
– Мне нужна твоя помощь.
Я осторожно кивнул, боясь, что голова просто слетит с плеч от неконтролируемого рывка. Белый ангел всё понял правильно, тяжело вздохнул и еле слышно прошептал:
– Я опоздал.
Он раскрыл ладонь – на ней лежала детская заколка для волос в виде божьей коровки. Страшные слова упали на самое дно моей души, отзываясь глухим эхом в убитом алкоголем мозгу. В висках неустанно лупила маленькими молоточками пара сотен мелких бесов, но это не было проблемой. Да чтоб я вообще сдох, если что на тот момент меня реально и пугало, так только незнакомая боль в глазах ангела быстрого реагирования…
– Когда я пришёл, она уже шагнула вниз. Я не успел…
Короче, ситуация тупая и бездарная. Девушка, которую он должен был остановить, бросилась с крыши. Самоубийство относится к смертным грехам, искупить его нельзя, отмолить тоже, раньше таких и в пределах церковной ограды не хоронили.
Сейчас времена более веротерпимые (или уж если прямым текстом, то абсолютно безбожные), поэтому человечеству можно попустить многое, но и Небеса от определённой позиции никуда не отступают. Это мы можем позволять себе финты, интриги, заигрывания с противоположной стороной, а у них с этим строго. Шаг вправо, шаг влево, расстрел…
Так вот, иногда свыше спускают ангелов, чтобы те успели спасти невинную душу, находящуюся на грани отчаяния. Мой друг не успел. Как я понимаю, меньше чем на минуту, не по своей вине, но когда и кого это колышет?
– Абифасдон, ты… ты можешь мне помочь?
На этот раз я даже не попытался хотя бы изобразить кивок, но просто упал под стол в дружественном порыве самопожертвования. Всего-то надо было пойти в Ад, найти бедную девушку в отделе для самоубийц и тупо вернуть её на белый свет. Делов-то, а?!
– Ничего не выйдет, генацвале, эй!
– Тебя не спрашивают, демон. – Альберт убрал божью коровку в нагрудный карман.
– Э-э-э, он тоже демон, его ты спросил.
– Он мой друг.
– И мой друг тоже, – надменно протянул Толстый. – Никуда он с тобой не пойдёт.
– Эй? – зачем-то в таком же тоне откликнулся белый ангел.
Я прекрасно понял, что будет дальше, и, собрав все силы в кулак, как-то умудрился втиснуться между ними. Так эти гады, другим словом не назовёшь, в четыре руки безапелляционно вернули меня обратно под стол, я попробовал привстать, крепко саданулся маковкой о низ столешницы и притих. Наверное, прошла очередная целая вечность, когда мне позволили высунуться наружу. Зачем? Не знаю, у кого вы спрашиваете…
Я с изумлением обнаружил, что могу самостоятельно открывать и закрывать глаза. Руки-ноги слушались меня, но как-то осторожно и не особенно уверенно. Я лежал на диване дома (отметьте, у себя дома!), заботливо раздетый до трусов, укрытый тёплым шерстяным пледом, с мягкой подушкой под головой.
Азриэллы и Захарии слышно не было, наверное, пошли подышать свежим воздухом. А прямо на полу, перед моими домашними тапочками, белел тетрадный лист бумаги. На нём оказалось всего несколько коротких строчек. Моё сердце замерло. Развод?
«Дорогой, прости меня за всё, вчера ты был великолепен! И не только в постели, грешный ты сукин сын. Не знаю, как вы сделали это, но твой Альберт простоял под нашим балконом на коленях часа полтора, не меньше. Похоже, он у тебя в неоплатном долгу. Должна признать, что это так возбуждает…»
Я сглотнул сухую слюну, продрал глаза и перечитал письмо ещё раз. Задница Вельзевулова, о чём вообще речь?! После короткого размышления я неуверенно потянулся за сотовым. Всего две эсэмэски, одна от Альберта, вторая от моего шефа.
Первая: «Я благодарен».
Вторая чуть длиннее: «Я больше не буду!»
Несколько смущённый и даже чуточку заинтригованный, я набрал номер Толстого. Он не брал трубку, что неудивительно, если мы накануне здорово покуролесили, то мой одноклассник будет громко дрыхнуть неделю. Названивать ему или долбить стенобитной машиной в дверь совершенно бесполезно. Можно, конечно, попробовать… э-э-э… додумать,
