подушкой. Я чувствовала, как у меня подкашиваются ноги от тяжести ребенка — плода моей любви, о которой исчезло даже воспоминание. Свет звезд померк для меня. Я была довольна, что жизнь моего ребенка закончится, потому что я устала. Ребенок сосал мою юную грудь. Но из нее вытекали только мелкие капельки сладкой жидкости. Он улыбался, как будто бы знал, что мама будет счастлива, если умрет. Мама уходит. Прощай, сынок. Я выкрикивала слова прощания, но они утрачивали смысл, потому что сказанное тут же забывается. Ветер развеет воспоминания обо мне в памяти моего ребенка… Я нырнула в воду. Волны подняли меня вверх, и все кончилось».
Воцарилась тишина.
— Да здравствует Суми Во — народная писательница! — закричала девушка, которая читала отрывок из книги. Толпа отозвалась эхом. Девушка расплакалась, и ей помогли спуститься со сцены. Вслед за ней выступил тенор, который исполнил «Марсельезу» на французском языке. Это было старое клише времен революционной горячки, но его звучание подогрело дух собравшихся.
Люди присоединились к певцу, и эхо от хора поднялось высоко к западным горам и достигло затянутого тучами неба. Как будто под воздействием колдовских чар, революционеры почувствовали свое единство и несгибаемую волю к победе над диктаторами. Кровь забурлила у них в жилах, несмотря на царящий вокруг холод.
— Мы должны бороться мирными путями! — выкрикнул Лан Гаи. — Ненасильственный путь Махатмы Ганди в наших душах. Слова — вот наше оружие. Наши голоса не заглушить, пока солнце свободы не осветит нашу землю.
Возникло какое-то замешательство и неразбериха среди студентов, когда в их ряды влились молодые рабочие с фабрик и присоединились к пению «Марсельезы». Полиция вновь начала призывать собравшихся к порядку:
— Расходитесь по домам сейчас же, или мы всех арестуем!
Полицейские свистели, маршировали плотными рядами, подняв на плечо оружие с примкнутыми штыками, но пение все усиливалось, подобно завыванию бури, заглушая их мегафоны. Лан Гаи беспомощно стоял на помосте, размахивая руками, пытаясь успокоить людей, но толпа игнорировала его. С грузовиков полетели бутылки, и одна из них угодила в стража порядка. В переднем ряду военные сняли винтовки с плеча и приготовились к стрельбе. Студенты что-то выкрикивали, чтобы поддержать рабочих. В воздухе пронеслись еще бутылки.
Настало мое время. Я протолкался сквозь ряды людей и одним прыжком очутился на возвышении. Я обнял Лан Гаи, поблагодарил его и занял место у мегафона, громко выкрикивая:
— Друзья! Мое имя — Тан Лон. Теперь вы все знаете меня лично. К тому же по всей стране расклеены мои фотографии, меня ищут, чтобы арестовать. Но я ничего не боюсь, и меньше всего боюсь наше продажное правительство! Я с вами, мои соотечественники!
Толпа разразилась приветствиями, овацией.
— Я сегодня здесь с вами, чтобы почтить память наших погибших товарищей. Я хочу показать вам одно доказательство — кость из тела моего дорогого старого охранника — господина Мэя. Известный доктор, который занимается судебной экспертизой, утверждает, что дырка, которую вы здесь видите, — это след от пулевого ранения. Я уверен, что он был убит. — Волна возмущения прокатилась по толпе.
— И убийца — не кто иной, как полковник Специального гарнизона Шенто! Шенто, который приказал арестовать Фей-Фея и Суми. Тот самый человек, который сжег мою типографию, и правда об этом никогда не будет рассказана…
Раздались голоса:
— Убирайся к дьяволу, Шенто!
Я поднял руки вверх, призывая к тишине.
— Соотечественники! Я здесь, чтобы объявить о создании новой независимой политической партии — Китайской демократической. Ее целью станет претворение в жизнь идеалов демократии, пока не придет день свободных выборов и конституционных гарантий! Только после этого мы навсегда спасем наш народ от возрождения призраков Шенто и таких, как он.
— Тан Лон! Тан Лон! — Крики были оглушительными. Полиция стала напирать со всех четырех сторон, а из громкоговорителей очень громко зазвучало:
— Разыскиваемый Тан Лон, немедленно покиньте сцену, пока мы не начали действовать! Любой, кто попытается помочь ему бежать, будет осужден и посажен в тюрьму! Преступник Тан Лон, сдавайтесь немедленно!
Я не обратил на это никакого внимания.
— Я призываю вас: идите на улицы, говорите со своими соседями! Вернитесь в свои учебные заведения и распространите слова о нашем будущем! Китай принадлежит нам! Демократия — наша единственная надежда. Вступайте в партию! Я передам послание всем провинциям. Я разбужу нашу страну гигантов, и мы поборемся со злобными силами прошлого. Проснись, моя страна, будущее делается сегодня!
— Вам пора уходить, — настаивал Лан Гаи. — Вы видите, на вас уже нацелены ружья? Полиция окружает нас. Пожалуйста, бегите сейчас же!
Люди начали взбираться на возвышение, закрывая меня, а потом стали подбрасывать меня вверх, выкрикивая:
— Тан Лон! Тан Лон!
Завыли полицейские сирены. Рядом с возвышением офицеры создали замкнутый круг, который стал сжиматься.
Я спрыгнул вниз с плеч студентов и рабочих, смешался с толпой и проскользнул туда, где уже стоял в ожидании Лан Гаи.
— До свидания, Лан Гаи, — прошептал я.
— До свидания, Лон. Вы теперь наш новый лидер. Эти люди обожают вас. — Лан Гаи освободился от своей белой траурной куртки и набросил ее на меня. В общей суматохе я выбрался и скрылся среди деревьев, пробежав довольно большое расстояние, прежде чем выбрался на небольшую тропинку, ведущую на другую сторону горы Шишан. На развилке двух дорог женщина с желтым шарфом, который развевался на ветру, держала машину с включенным двигателем наготове.
— Лена, — произнес я, запрыгивая в нее.
— Пристегни ремень. Спуск с горы будет очень тяжелым. — Лена нажала на газ, и машина запрыгала вниз по обледеневшей дорожке, резко сворачивая на поворотах и направляясь к перегруженной трассе в сторону Тьенджина. Остановившись у маленького магазинчика, Лена выбралась со своего сиденья, обняла меня и поцеловала в щеку.
— До встречи, молодой человек!
— До свидания, Лена. Скоро взойдет летнее солнце, — пообещал я.
Пока она пересаживалась в другую машину, я занял место водителя и нажал на педаль, направляясь в сторону востока. На сердце у меня лежал камень, когда я думал обо всем, что осталось у меня за спиной, и о том, что ждало меня впереди. Мне предстояло жить в бегах и исполнить великую миссию.
ГЛАВА 56
В тот день, когда они уезжали, я прятался в тени у своего окна, которое выходило в глубокий внутренний двор, и наблюдал за тем, как Суми застегивает пальто Тай Пиню перед дальней дорогой. Сегодня комфортный домашний арест, завтра — промозглые холодные камеры Синьцзяни. Ветер гнал мертвые листья по старинному дворику, бормоча: «Мой сын, мой
