Книга София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

Он отправился в свой номер, чтобы отдохнуть и подготовиться к докладу, который предстояло прочесть на завтрашний день. Достав из холодильника бутылочку зеленого чая, он разложил бумаги на столике и стал перечитывать текст выступления, то и дело вспоминая с улыбкой на лице, как он только что добирался на «Харе Кришна Роуд».

За окном, несмотря на поздний час, звучала индийская музыка, она заполняла насыщенными импульсами все городское пространство. Он прилег на кровать, заложивши руки за голову, и ему вдруг почудилось, что эта тантрическая музыка пронизывает его тело насквозь, проникая в каждую клеточку. Конечно, он не мог чувствовать каждую клетку, как чувствуют, скажем, кончики пальцев рук, но он понимал, что некая ультразвуковая волна через них в самом деле проходила. Он осознал, что каждая клеточка его организма и вся его память о самом себе были лишь резонансом той волны — одним из многих способов передачи того дивного непрерывного звучания, выходившего далеко за пределы его тела.

Само воздействие этого звучания отличалось от воздействия теперешней музыки, которая ничем не наделяла, а только опустошала, настраивая человека на конфликт либо вожделение. Если раньше он попросту не задумывался над тем, почему его воротит от самой, казалось бы, популярной музыки, то теперь он вообще перестал понимать, для чего люди слушали разрушающие их сознание и здоровье чудовищные песни, становящиеся год от года еще ужаснее и чудовищней. Только сейчас он обратил внимание, что в Индии всюду звучала духовная музыка, и он ни разу не услыхал здесь бессмысленных завываний, которые у нас тоже назывались музыкой. Поэтому наше слово «музыка» категорически не подходило для тех глубинных ритмов и потоков, к которым он прислушивался или, быть может, не прислушивался, а всего лишь пропускал сквозь себя в той ночной темноте вместо того, чтобы готовиться к докладу.

Во время доклада Евгений не чувствовал никакого волнения. Он знал, что его мысли будут созвучны общей атмосфере, возникшей на конференции, даже если у кого-то возникнут вопросы, на которые он не сможет ответить. К тому же, на большом экране по ходу выступления менялись слайды, где все было показано наглядно.

— Отличный доклад! — поздравил его доктор Пандей в перерыве между сессиями. — Что ж, возможно, дхарма или вселенский порядок р’та ведических гимнов и есть гармония, о которой говорили пифагорейские математики.

— Спасибо, доктор Пандей, — ответил Евгений. — Благодарю за приглашение на конференцию, для меня это большая честь.

— Кстати, это доктор Ану Гаур, — представил доктор Пандей девушку, стоявшую рядом с ним. — Она изучает филологию в Университете Калькутты.

— О, Калькутта-сити, — поклонился Евгений девушке.

— Кол’ката, — улыбнулась она, соединив большой и указательный пальцы в изящном жесте, словно показывая на высоту какой-то ноты.

Он попытался за ней повторить, но у него что-то явно не получилось, отчего слово приобрело неузнаваемое звучание, и девушка рассмеялась над его неловким произношением.

— Мы можем говорить на русском языке, — сказала она. — Как я могу к вам обращаться?

— Евгений… э-э, да просто Евгений, — оторопел Женька, не ожидавший услыхать родную речь на конференции, где все общались на весьма своеобразной разновидности английского, звучавшего для него почти так же, как хинди.

— Доктор Ану Гаур прекрасно владеет санскритом и делает успехи в освоении других языков, — прокомментировал доктор Пандей. — А теперь прошу меня извинить, я вынужден отлучиться для открытия сессии.

— Мне понравилось ваше выступление, очень немногословное… в отличие от некоторых, — заметила девушка с иронией.

Она была такой юной, что Евгению с трудом верилось, что в таком возрасте можно уже иметь докторскую степень. Ей было, наверное, лет восемнадцать — двадцать, не больше.

— А вы действительно доктор? — напрямую спросил у нее Евгений.

— Да, это так, — скромно ответила она.

— Ух ты! — улыбнулся Евгений. — Просто в моем представлении доктора наук должны быть старыми и толстыми брюзгами.

Последнее слово «брюзга» немного насторожило Ану Гаур.

— Это я в том смысле, — деликатно уточнил свою мысль Евгений, — что не так часто можно встретить таких молодых докторов наук.

— Кто-то всю жизнь играет на компьютере, кто-то разглядывает картинки в телефоне, а для кого-то самая интересная в мире игра — изучение языков, — загадочно произнесла Ану Гаур. — Свою первую статью в научный журнал я написала в соавторстве с отцом, когда мне было двенадцать.

— Должно быть, ваш отец незаурядный человек, — предположил Евгений, хотя это ему и так было понятно из слов девушки.

Вместо ответа Ану Гаур по-индийски покачала головой.

— В последнее время мы с ним редко видимся, — с сожалением сказала она. — Он так занят, что даже на конференцию не смог приехать, и вместо себя отправил читать доклад свою дочь.

— Точно-точно, теперь я вспомнил! — Женька постучал пальцем по виску. — Вчера вы читали доклад о семейных и духовных ценностях Рамаяны.

— Мой отец считает, что канды Рамаяны состоят из нескольких слоев, — повторила Ану Гаур основную мысль доклада. — Трактаты по истолкованию древних ведических ритуалов были изложены поверх жизнеописания легендарного царя Айодхьи, которые, в свою очередь, были совмещены с мифами и народными сказаниями неведийского происхождения. Но в Рамаяне присутствуют и более глубокие слои, скрытые за сказочными образами, о которых ученые ничего не знают. Потому что эти слои никто туда не вносил, они возникают в текстах Рамаяны как бы сами собой.

— Например? — заинтересовался Евгений.

Ану Гаур старалась не смотреть ему в глаза, как того требовал индийский этикет, но тут она пристально взглянула на Евгения из-под красивых черных бровей своими чарующими глазами, чтобы определить, стоит или нет ему что-либо рассказывать. Видимо, поначалу он показался ей недостаточно серьезным собеседником.

— Десять голов демона Раваны, который выкрал Ситу и которого победил Рама, мифологически ближе всего к образу зверя с десятью рогами, который известен христианам по тексту Апокалипсиса. Остров Ланка, где царствовал демон Равана, не столько географическое указание на Шри-Ланку, как об этом везде пишут, сколько иносказательный образ материального могущества и гордости, такой же, как образ Вавилона в христианстве…

— Хм, в этом что-то есть, — задумчиво потер Евгений верхнюю губу, припоминая, что он сам несколько раз сталкивался с подобными религиозно-мифологическими аналогиями.

— Я знаю, в христианстве не любят таких сопоставлений, — добавила Ану Гаур. — Вайшнавы тоже против. Для них христианство — символ колониальной экспансии. Получается, что обнаружение семантических слоев, о которых говорит мой отец, невыгодно носителям духовных традиций, но это