в каком настроении будет издатель. Рукопись он уже получил и как раз должен был ознакомиться.
– Ну здравствуй, Дима, – Алексей Тихонович показался на пороге. Слегка набрав вес, он стал выглядеть еще внушительнее.
– Добрый день, – скромно сказал я.
– Проходи, не стесняйся, – Зарицкий жестом пригласил меня внутрь.
Новый кабинет был просторнее прежнего. Из панорамных окон на меня во всей красе смотрела Москва. Единственное, что осталось прежним – массивный стол, который и здесь умудрился занять большую часть кабинета. Наверное, потому что к нему приставили еще один, вытянутый, чтобы можно было проводить планерки.
Алексей Тихонович уселся в кресло и принялся молча на меня смотреть. Не зная, с чего начать, я тихо оккупировал стул в дальнем углу.
– В прошлую нашу встречу ты не был таким скромным, – сказал Зарицкий и улыбнулся. – Садись ближе. Что ты, как неродной. Давай чаю налью, что ли.
– Вы читали книжку? – обеспокоенно спросил я, меняя дислокацию.
– Конечно, – ответил издатель открыв дверцы шкафа в поисках чашек. – И понимаю, чего ты волнуешься. Сделал из меня какого-то монстра. Как теперь смотреть прототипу в глаза, и все такое. Правда же?
– Правда, – выдохнул я. – Что скажете?
– Над текстом еще надо поработать, – спокойно произнес Зарицкий. – Исправить опечатки, заменить неверные слова.
– Мне кажется, нужно многое переписать. Получилось сумбурно.
– Ты о спорах с волшебником? Это, как раз, очень органично, – издатель бережно поставил чашку передо мной. – Осторожно, горячо.
– Почему вы не поручили это секретарше?
– Старая привычка, – ответил Зарицкий. – Я всегда завариваю чаи сам. Она отвечает только за кофе. Не сбивай с темы.
– Продолжайте, – сказал я.
– О! Узнаю прежнего Диму, – обрадовался главред. – Когда ты сказал мне, что темного владыку будут звать Злободун, я думал, все пропало и не ждал от тебя ничего хорошего. Но, сам того не зная, ты создал нечто уникальное. У меня появилась идея, как поступить с романом. Только придется поднапрячься. У тебя осталось еще месяца два. Успеешь?
– Что “успеешь?” – спросил я в недоумении.
– Ах да, я же не сказал главного, – Зарицкий вел себя точно, как Альтизар. – Тебе нужно переписать книжку от своего имени. Сделаем центральным конфликт автора с персонажем. Это же благодатная почва. Тогда сюжет заиграет новыми красками. Добавь туда свои морские похождения, и получится настоящий бестселлер!
– Что-то в этом есть, – я позволил себе улыбнуться. – Только у меня вопрос.
– Валяй, – добродушно сказал издатель.
– Может, автор тоже осознает, что он – персонаж?
– Звучит логично, – заключил главред после нескольких минут раздумий. – Но давай обойдемся без многоуровневых перепалок. Автор не будет общаться с реальным миром. Только со своими персонажами.
– Конечно, – сказал я. – Мне это нужно для других целей. Так я донесу мысль, что нужно быть счастливыми, независимо от того, реальны мы, или персонажи чьей-то книги. Читателям это понравится.
– А ты соображаешь, – ответил Зарицкий. – Я пока не могу назвать тебя настоящим писателем, но вижу, что есть предпосылки.
– Это много для меня значит.
– Ты, наверное, хочешь вернуться в Питер и работать из дома? – поинтересовался главред.
– Само собой, – сказал я. – Там пишется лучше всего.
– Вот и прекрасно, – Алексей Тихонович снова улыбнулся и придвинулся ближе. – Ну что, не такой я мерзкий, как в тот раз?
– Гораздо лучше, – честно ответил я.
– Но Альтизар мне понравился, – доверительно произнес издатель. – Когда будешь писать о нашей встрече, сгусти краски. Я хочу, чтобы хранитель перехода между мирами получился прямо-таки грозным.
– Как вам угодно, – проговорил я удивленно.
– Еще чаю? – заботливо спросил Зарицкий.
Я вышел на улицу. Обводный канал покрылся тонкой корочкой льда, а ее, в свою очередь, припорошило снегом. Зима в Питере всегда наступает раньше, чем в остальном мире. Ноябрь только начался, но провинился уже за целый февраль.
Завтра – последний день работы над книгой. Осталось дописать эпилог. Только я не знал, чем закончить историю и решил прогуляться. Пара минут до автобуса, потом станция метро “Нарвская” – и я в самом центре. Дворцовая площадь всегда вдохновляла меня своим размахом. Гуляя по ее симметричным изгибам, я впитывал историю. Сколько же великих событий узрели эти стены. Как же высоко возносились одаренные люди. Выше Александрийского столпа, прямо к вечности. Если они сумели, то и я смогу. Хочется быть достойным родного города.
Вставив наушники, я засунул руки в карманы и пошел мимо заводских труб, огромных зданий и бесконечных машин, уже покрытых первым слоем снежинок. Под ногами еще не хрустело, но через каких-то два часа набережную полностью накроет.
«God is an Astronaut» осторожно выплыли атмосферным фоном и начали играть простенький, но цепляющий рифф. Пост-рок всегда помогал мне увязать творческое полушарие с рациональным.
Мысли опять вернулись к событиям в ущелье Альтизара. Все-таки, Натахтал пожертвовал собой ради возлюбленной. Он хотел, как лучше, но девушку очень жаль. Я заставил ее влюбиться, заставил быть нежной с тем, кому неведома женская ласка. И хотел, чтобы она погибла ради дурацкого Артефакта.
История кончилась, но мне было неспокойно. Где же теперь смелый воитель, который одолел тьму? Вернувшись домой, он сделал правильный выбор. Но теперь и сам страдает, и Астролябия несчастна. И все потому, что Альтизар выкинул травников в портал. Только не по своей воле. Это написал я.
Мне хотелось одолеть тьму, но для этого нужно чем-то пожертвовать. Вот Натахтал и принял удар на себя, как проекция. А меня теперь мучает совесть. Персонажи ведь никуда не делись, они продолжают жить и расхлебывать то, что я придумал.
В очередной раз автобус проехал мимо ровно перед тем, как я дошел до остановки. А до следующего ждать минут двадцать. Я не рискнул сесть. Просто сжался, чтобы сохранить тепло. Время тянулось медленно, или напротив – бежало со всех ног. Не знаю, сколько я проторчал в ожидании автобуса, пока не получил тычок в спину.
Придав лицу как можно более осуждающий вид, я обернулся. Наверное, очередная бабка требует, чтобы я вынул бананы из ушей. Будто ее крайне оскорбляет мое желание слушать музыку в
