даже тёмные глаза его выкатились из орбит.
— Спасибо, родные! — крикнул он и даже шаркнул ножкой. — Я надеялся на вашу помощь, а вам лишь бы на пляж свинтить! Вы что, сюда развлекаться приехали?
— Юрочка, ну перестань, — пыталась успокоить его Лариса, как мамочка капризного ребёнка. — Ну что ты от нас хочешь? Бабье лето наступило. Последние лучики солнца. Дай хотя бы порозоветь, а то бледные как спирохеты.
— Ой, идите! — махнул он на них рукой.
— У меня, кстати, муж — меломан, — робко предложила Мансурова, ткнув в меня пальчиком, а я в это время выглядывал из-под одеяла, как немец из бруствера. — Он очень хорошо разбирается в музыке. У него — отменный вкус.
— Вот видишь, Юра, — с некоторой издёвкой заметила Лариса. — А мы ни хрена в этом не понимаем: нам, что Пьяццолла, что Дунаевский, одно и то же. Пойдём, Катерина.
Юрий Романович приподнял свои пышные брови, когда увидел меня в постели; он тут же поменял хищное выражение лица на снисходительное, протянув мне свою холёную пухленькую ладонь, — маникюр у него, конечно, был безупречный, и даже ногти были покрашены бесцветным лаком.
— Здравствуйте, молодой человек. Не разбудил?
— Не беспокойтесь, меня уже давно разбудили, — ответил я, слегка перекатывая костяшки его мягонькой ладони.
— Юра, — представился он.
— Эдуард.
— Очень приятно.
— И мне.
Возникла тягучая пауза, которую прервал неожиданный стук в дверь…
— Войдите! — крикнул я, слегка встрепенувшись.
— Музыку любите? — интимно спросил Юрий Романович, протягивая мне пачку дисков, словно предлагая оценить её то ли по весу, то ли по значимости.
Я смерил его таким взглядом, как будто он допустил полную бестактность.
— Нет, — ответил я решительно. — Я живу музыкой. С таким же успехом Вы могли бы меня спросить: люблю ли я воздух, которым дышу? — Его глаза слегка округлились от удивления.
Стук повторился — теперь уже Лена крикнула: «Войдите!» — и в дверном проёме появилась знакомая «мордашка» с белёсой чувственной чёлкой.
— А вот и гардемарины подтянулись! — крикнул я с восхищением.
— Не помешаю? — спросил Дима, широко улыбаясь белозубой, очаровательной улыбкой.
— Заходите-заходите, — предложила Лена. — А я сейчас музыкальный центр принесу… Он в соседнем номере.
— Принеси мне сперва штаны, — вполголоса попросил я, — и свежую майку из гардероба.
— Дима, а вы-то здесь какими судьбами? — спросил я, обращаясь к Карапетяну; он улыбнулся своей очаровательной улыбкой и скромно ответил:
— Так… мы тут кино снимаем.
Как выяснилось потом, Дима по жизни был очень скромным человеком и очень ранимым, — про таких говорят: тонкая артистическая натура, — но оставался он таким до тех пор, пока в него не начинала вливаться водка, а вот после этого он превращался в натурального чёрта… Я всегда знал, что актёры не имеют ничего общего с теми образами, которые создают режиссёры. Я никогда не испытывал по отношению к ним должного пиетета. Настоящие герои не снимаются в кино — они играют главные роли в великой постановке под названием «Жизнь». А хорошим лицедеем может быть только человек гибкий, у которого нет своего стержня и чётко выраженного характера. Актёр — это простая деревянная вешалка, на которую можно повесить любой клифт: ватную телогрейку, позолоченный камзол, деловой сюртук, фрак, костюм-тройку, генеральский френч или солдатскую гимнастёрку. Они сходят с ума, когда у них нет ролей: им нужна чужая идентичность, чтобы почувствовать себя человеком. Когда у них нет ролей, они задыхаются от собственной пустоты. Они ищут аплодисменты и признание толпы, постепенно превращаясь в марионеток, потому что у них нет внутренних источников энергии. Основные их стимулы — это тщеславие и гордыня. Такая жизнь приводит к полной фрустрации, особенно когда начинаешь понимать, что живёшь вне основного контекста…
— Кстати! — воскликнул я. — Пользуясь моментом, хочу выразить своё восхищение и пожать Вашу благородную… — Дима скромно опустил глаза и щёки его порозовели, пока я тряс его вялую пятерню. — Спасибо, Дима, спасибо за «Чёрный квадрат», «Зелёный фургон», «Гардемаринов». — Я продолжал трясти его руку. — Но особый респект за фильм «Кризис среднего возраста». Я пересматривал его неоднократно и каждый раз ловил себя на мысли, что Вы играете настолько органично, как будто сами всё это прошли: наркотики, алкоголь, тяжёлые психологические травмы, не совместимые с жизнью, и огромное разочарование в любви. Я думаю, что настоящий актёр сперва должен переболеть ролью, как гриппом, а потом уже выходить на съёмочную площадку или на сцену.
Карапетян был ошарашен таким горячим приёмом и даже начал пятиться от меня к выходу, но в этот момент вошла Мансурова и он упёрся в неё задом, — она принесла музыкальный центр.
— Лена, отойдём на пару слов, — предложил я, широким жестом распахивая дверь в ванную.
Она посмотрела на меня вопросительно и прошла внутрь.
— Ты мне можешь объяснить, какого чёрта здесь происходит? — прошептал я. — Меня уже от любопытства разрывает!
— Вчера в «Югру» приехала съёмочная бригада из Москвы. Они будут снимать какой-то фильм про ментов… Я поняла, что действие будет разворачиваться в нашем отеле, а концовку уже будут снимать в Москве.
— Во, как всё закручено! А ты им на кой?
— Я же — хореограф. Ты забыл? Я буду ставить в этом фильме танцы.
— Ничего не понимаю, — поморщился я и тряхнул головой. — Они снимают водевиль с песнями и плясками или серьёзный фильм про ментов?
Мансурова криво ухмыльнулась.
— Чё ты ко мне пристал как банный лист? Мне предложили сделать четыре постановки… Я больше ничего не знаю и сценарий не видела. А вообще-то Юра не собирался использовать в фильме хореографию, но вчера он увидел наш балет и был просто очарован. Он долго рассыпался в комплементах, целовал ручки, а потом предложил вместе поработать.
— Вот тебе и на! — Я подозрительно прищурился. — Этот сивый мерин на тебя глаз положил?!
— Щ-щ-щ-щ, — зашипела Мансурова, приложив к моим губам палец. — Там всё слышно.
— Да мне-то хули! Я — у себя дома!
— Щ-щ-щ-щ. Неудобно. Оставили людей одних и закрылись в ванной. Шепчемся, как враги народа.
— Ох, чувствую, Ленок, увезёт он тебя в Москву. Белогорский тебе тоже ручки целовал.
