ты не трус. Я не только люблю тебя, Уилл. Я восхищаюсь тобой. Самое большое разочарование моей жизни — это то, что ты так и не смог полюбить меня.
— Мой господин! Я…
— Ты знаешь, о чём я говорю. Но даже за это я восхищаюсь тобой. И я знаю, что причина твоего нежелания рассчитаться с Норихазой — не в твоём страхе перед ним, а в боязни увидеть эту португальскую женщину. И ещё в том, что в твоей крови нет этого стремления — доводить дела, затрагивающие твою честь, до такой развязки. Но если ты хочешь быть японцем, Уилл, ты должен им быть. Если нет — уезжай. Уезжай сейчас, пока солнце всё ещё освещает твоё лицо.
— Мой господин, многое из сказанного вами — правда. И всё же я помню о своём долге — вам и роду Токугава, давшим мне всё, что у меня есть сейчас. Разве я перестал быть вашим талисманом? Могу ли я оставить вас сейчас, когда вы стоите на пороге величайшего испытания?
Иеясу улыбнулся:
— Да, Уилл, конечно. Ты принёс мне много удач в прошлом. И я не сомневаюсь, что в будущем ты принесёшь их мне ещё больше. Но в удаче нет ничего сверхъестественного, как я тебе уже не раз говорил. Нужно лишь хорошо осознать, чем нужно воспользоваться, а что необходимо отбросить. Сейчас я разговариваю с тобой, Уилл, а не с малограмотным солдатом. Я люблю тебя, Уилл. И именно поэтому предлагаю тебе поразмыслить над своим будущим. Я больше не могу игнорировать тот факт, что Тоётоми и все живущие в Осаке, в общем-то, ждут только моей смерти, чтобы уничтожить род Токугава. Поэтому, Уилл, я должен уничтожить их до того, как умру. Каждый мужчина, каждая женщина и каждое дитя в этой крепости должны погибнуть.
Только так я могу установить правление Токугавы, правление закона в моей стране. Если ты не хочешь увидеть это, если ты почувствуешь, что не в силах смотреть на это, то лучше уезжай сейчас, пока есть возможность. И никогда больше не возвращайся. Подумай как следует об этом.
Подумай как следует об этом. Об Англии, со всей её красотой и умиротворённостью, о кораблях, лениво рассекающих волны на выходе из Ла-Манша. О земле, которая никогда не сотрясается, о зелёных холмах, никогда не курящихся дымом. О Сикибу, одетой в фетровую шляпу и с шарфом на шее, срывающей розы в саду над Темзой.
Он смотрел на неё сейчас, прохаживающуюся по саду позади дома с Джоном Сэйрисом. Она знала несколько португальских слов, и он тоже знал по-португальски достаточно, чтобы поддерживать беседу.
Улыбаясь, они обсуждали красоту цветущей вишни. Почти как в Англии. А какой маленькой она казалась по сравнению с высоким англичанином! Да, рядом с ним она должна выглядеть ещё меньше, ведь он выше Сэйриса. Но только ростом. Вне всякого сомнения, отправиться на «Гвоздике» — об этом не может быть и речи. С того момента, как они поднимут якорь, он снова превратится в простого штурмана.
Интересно, о чём думает Сикибу, вежливо улыбаясь чужестранцу. О чём она думала всё это время. Они называют тебя трусом, Андзин Миура, — за то, что подчинился принцу. Чувствовала ли Сикибу в глубине души, что вышла замуж за труса? Она никогда не говорила об этом — ни тогда, ни сейчас. Но каждый день она наблюдала, как он учился у Тадатуне владеть мечом. Мечтая о мести? Невозможно себе представить существо столь нежное, столь миролюбивое по натуре обдумывающим планы мести. Значит, обдумывала она способы, как ему больше не оказаться посмешищем? Или она мечтала о Магдалине, как Иеясу мечтал о Ёдогими, — полюбить женщину, как это было с принцем, и, будучи отвергнутым, начать её ненавидеть всеми фибрами души? Когда Осака падёт, её мужчины, женщины и дети должны умереть. Здесь был гнев. Здесь была месть. Здесь была целеустремлённость. Здесь был дух империи. В которую его пригласили. Потому что суровая критика Иеясу была не совсем справедливой. Он спросил у Тадатуне, и тот ответил, что способы сведения счётов — это личное дело мужчины, главное — чтобы он не сошёл в могилу, не отомстив за смерть слуги. Но принц давал ему право на выбор. Потому что в Осаке должны умереть все. Поэтому, Уилл Адамс, если у тебя не хватит духа на это, уезжай сейчас, пока можешь. Ёдогими, привязанная к псу. А Пинто Магдалина?
— Истинный рай. — Ричард Кокс присел рядом. — Я завидую вам, мистер Адамс. Вашему дому, да и не только дому. Вашей жене и семье. Можно ли мне надеяться на такое же райское существование?
— Конечно, если вы переберётесь жить на Восток, мастер Кокс, — ответил Уилл. — Впрочем, это будет к вашей выгоде с любой точки зрения.
— Почему же тогда наши конкуренты открывают свои фактории на юге?
— Думаю, потому, что в Кюсю гавани получше и реже бывают землетрясения.
— Весомые причины, разве не так?
— Не столь уж весомые, на мой взгляд, мастер Кокс. Путешествие из Англии — само по себе достаточно рискованное. И всё же вы пускаетесь в него в надежде получить здесь, в Японии, хорошие барыши. В каждом путешествии вы можете потерять хотя бы один корабль со всем его товаром, и всё же вы считаете это дело выгодным. Здесь, на востоке, вблизи Эдо, торговля будет самой прибыльной. Кроме того, вы будете постоянно перед глазами у сёгуна. Так чем же вы рискуете? Чуть-чуть более продолжительное плавание и, может быть, раз в десятилетие землетрясение, которое сравняет факторию с землёй. По-моему, меньше риска, чем в самом плавании.
Кокс потеребил кончик носа, взглянул на подходящих Сэйриса и Сикибу:
— Мастер Адамс снова убеждает, что здешние места будут наилучшими для нашей фактории, Джон.
Сэйрис сел радом, а Сикибу, поклонившись, удалилась.
— Мы, конечно, должны прислушиваться к советам такого знающего человека, Ричард. У вас очаровательные дом мастер Адамс. Очаровательная жена, очаровательные дети.
— Благодарю вас, капитан Сэйрис.
— Я вижу, вы не хотели бы оставить это место и перебраться южнее.
— Я вас не понимаю, сэр, — отозвался Уилл. — Об этом не может быть и речи. Впрочем, моя жена родом с Кюсю, так что будьте уверены — если я надумаю переехать, мне там всегда будут рады.
— Но, сэр, разве вы не переедете, если мы надумаем строить факторию в Хирадо?
Кокс улыбнулся:
— Я полагаю, капитан Сэйрис предлагает вам поступить на службу, мастер Адамс.
Уилл нахмурился:
— Это правда, сэр?
— Да, мастер Адамс. Я буду рад, если вы согласитесь на
