кажется, дождей не дождешься.
— Именно поэтому ты сегодня решила одеться потеплее? — ехидно заметила свекровь.
Я вспыхнула, коря себя за глупость. Ну почему было просто не сказать, что я прекрасно выспалась?
— И в самом деле, Вельдана, — вмешался Диего. — Зачем ты так вырядилась? Чтобы все прихожане подумали, будто я экономлю на нарядах жены?
— Другие наряды слишком уж вызывающи для храма божьего, — огрызнулась я. — И вообще, я не поклонница южной моды.
— С каких это пор? Прежде тебя все устраивало.
Я успела поймать многозначительный взгляд Изабель, прежде чем она обратилась к Диего:
— Ох, спасибо, что напомнил, сынок! Я вчера была у модистки. Она жалуется на то, что вздорожали шелка из Дескари. Торговцы пеняют на возросшие пошлины. С чем это связано?
Уж не знаю, случайно ли это получилось, или Изабель решила отвести от меня пристальный взгляд Диего, но муж тут же позабыл о моем злополучном платье.
— Еще бы пошлинам не возрасти, — буркнул он, дернув плечом. — Акваторию близ Дескари облюбовали пираты, приходится усиливать береговую охрану. Не удивлюсь, если в этом замешана Халиссиния — они не упускают возможности подорвать стабильность Саллиды.
Беды модистки волновали меня не больше, чем известие о пиратах: о последних я лишь читала в книгах, которые мы с кузинами тайком таскали из дядюшкиной библиотеки, а разговоры о ценах нагоняли на меня скуку. Однако я не могла не порадоваться тому, что Изабель целиком завладела вниманием Диего.
Уже в самом конце пути я позволила себе отвлечь мужа:
— Я написала ответ Вильхельмо. Можно ли отправить Вуна с письмом, пока мы будем на мессе?
— Ответ? — заинтересовался Диего. — И что же ты написала?
— Что передумала и принимаю его вызов.
— Ну разумеется, дорогая, — мне показалось, что он заметно повеселел. — Вун в твоем распоряжении.
В храме божьем я надеялась оставить на время суетные мысли и как следует помолиться Творцу. Я жадно внимала напевным псалмам, вдыхала аромат священных благовоний, зажигала свечи у ликов святых и мысленно возносила молитвы Спасителю, вымаливая прощение для себя и для Джая. Я знала, что грешна и грех мой не смыть никакими молитвами, более того — мне недоступно таинство очищающей исповеди, а тяжесть моих грехов усиливается тем, что они будут лишь усугубляться. Измена мужу, фальшивое счастье, заговор против страны, в которой я теперь живу, — что еще можно придумать, чтобы заслужить себе самое жаркое место в аду? Ах, да. То, что своим прелюбодеянием я теперь всецело наслаждаюсь. Простишь ли ты меня, святой Творец?
А Джай… ему, как и другим рабам, не позволено даже переступать порог церкви. Ведь у рабов, как считают саллидианцы, нет души — нечего и спасать. Но мне-то известно, что у Джая душа есть! И она болит, страдает, рвется из груди, заставляя жертвовать собой, чтобы помочь другим людям. Он убивал и будет убивать… во имя спасения. Заглянешь ли ты ему в душу, Спаситель? Или после смерти он займет в аду соседнее место со мной?
Истерзав такими мыслями собственную душу, я даже всплакнула перед статуей Девы-Матери, благочестиво утерев глаза краем кружевной накидки. Вот только совсем скоро ад пришел за мной прямо в церковь: назойливое солнце поднялось и бесцеремонно заглядывало сквозь витражные стекла, нагревая и без того спертый воздух внутри; россыпь мерцающих свечей добавляла огоньку, словно в чистилище, и мое не по сезону закрытое платье стало настоящей адской сковородкой.
По окончании мессы я напоминала себе варенного прямо в панцире рака. Выйдя на воздух, первым делом шагнула в тень и принялась обмахиваться веером, с наслаждением подставляя лицо подобию живительного ветерка.
— Что это у тебя? — вдруг нахмурился Диего, остановив пристальный взгляд на моей шее.
Ох, надо же! Я и забыла, для чего так оделась сегодня: в попытках облегчить себе дыхание я откинула назад косы, а края кружевной накидки разметались по плечам под интенсивными взмахами веера.
— Ничего, — я поспешила прикрыться, но успела заметить, как гневно сверкнули черные глаза Диего, и услышать, как скрежетнули его зубы.
— Едем домой, — только и сказал он.
Однако дома мне не удалось ускользнуть в свою комнату сразу по приезде: в коридоре Диего молча схватил меня за руку и потащил к себе.
— Раздевайся, — глухо приказал он без тени улыбки.
Поначалу я опешила, подумав, что ослышалась. Но Диего немедленно доказал, что не шутит: больно дернув за волосы, сорвал с меня диадему с накидкой, грубо развернул к себе спиной и принялся одну за другой расстегивать пуговицы на платье.
Совладав с первой растерянностью, я попыталась вырваться, но он, злобно зашипев, толкнул меня на кровать лицом вниз, прижал спину локтем и продолжил начатое.
— Диего, прекрати! — крикнула я, извиваясь под ним в неудобной и унизительной позе.
Но он был неумолим. Расстегнув платье до самой поясницы, он рывком поднял меня на ноги и обнажил мои плечи.
— Мерзкий ублюдок, — сорвался с его губ отрывистый выдох.
Красивое лицо мужа перекосилось от злости. Оттолкнув меня, словно бесполезный мешок с трухой, он стремительно направился к двери.
— Диего, ты куда? — я ринулась было за ним, но он не обратил внимания на мой испуганный вопль.
Его властный голос донесся из коридора:
— Не выпускайте госпожу, пока я не вернусь.
Благодатная утренняя тень уже отступила за горы, и чем выше поднимается солнце, тем больше тренировочная площадка напоминает пекло. Раскаленный морской песок, которым засыпан наскоро выдолбленный в каменистой почве неровный круг, жжет голые ступни. Наши обнаженные спины лоснятся от пота, но я не намерен давать передышки ни себе, ни новобранцам.
— Теперь взяли мечи. Хочу увидеть, на что вы вообще способны, — приказываю я, и юнцы послушно тащатся к корзине с деревянными мечами.
Боюсь, что работа с этими двумя будет долгой, но все еще не теряю надежды сделать из них настоящих бойцов. А вот с посвящением их в тайну заговора придется повременить, пока я не разузнаю о них всю подноготную.
— Встали в позиции! — командует Зверь, пока я отхожу в тень навеса хлебнуть воды.
Но не успеваю сделать даже пары глотков, как слышу быстрые шаги. А быстрые шаги за спиной — это всегда опасность. Резко оборачиваюсь и с изумлением обнаруживаю перекошенного злостью красавчика Адальяро. Через долю мгновения глиняная кружка с водой вылетает из моей руки, а голова дергается назад от сильного удара в челюсть.
— Ублюдок! — шипит красавчик, потирая руку. — Подлая тварь!
Ушибся, бедняжка. Неужели не ожидал, что самому будет больно?
Позлорадствовать вволю не удается: красавчик велит двум телохранителям заковать меня и оттащить за пределы площадки. Пока на мне застегивают ошейник
