Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
плеча: правда, почти неощутимо, чтобы я не вздрогнул.)
6 апреля 2014 (Der fünfte auf den sechsten Tag: https://dschungel-anderswelt.de › der-fuenfte-auf-den-s…):
…но что я намеревался сделать, а именно написать здесь на борту всю книгу, этого не удастся осуществить. Я слишком расщепляюсь: на, во-первых, «меня», который пишет для вас эти истории, во-вторых, что важно и правильно, «меня», который слушает, ради радиопьесы, и ради этого также ведет разговоры, и проводит какие-то изыскания, и наблюдает, и, наконец, «меня», который просто наслаждается этим путешествием и даже каждую обиду – она всегда бывает лишь кажущейся – превращает в переживание, которое я не хотел бы пропустить. Это в самом деле грандиозно, пересекать океан при дождливой погоде, всегда на грани шторма, и упоительно – минутами ничего не делать, а только наблюдать за волнами, больше того, стать волной внутри себя самого. Но тогда места для Грегора Ланмайстера там внутри уже нет или вообще еще никогда не было, и именно потому я его нигде не вижу. Но зато вижу других. Я начал раздавать имена, характерные имена, например, «два авантюриста», для Патрика и Джона, вон они сидят на палубе юта – и да, авантюристам это свойственно, курят.
Как и человек в шапке-ушанке, который целыми днями сидит на палубе юта в перекрытом уголке для курильщиков и решает кроссворды, один за другим; и при этом с раннего утра пьет пиво, тихо, но решительно.
Что это, иметь счастье, – одна из онтологических категорий, я начинаю осознавать только сейчас. Это могло бы быть главной мыслью Грегора Ланмайстера. (К примеру, что люди, которые пришли сюда, чтобы на море почувствовать время и именно то, как оно стоит неподвижно, потом собираются вместе, чтобы его – скоротать; так ведь принято говорить: «чтобы скоротать время»… то есть укоротить самое драгоценное, чем мы располагаем: наше время…)
7 апреля 2014 (Bläue. So weit die Augen tragen. Der sechste auf den siebenten Tag).
Замечательный погожий день, Хербст восхищается синевой и серебром моря и пишет совершенно сказочный отрывок, который почти в таком виде и войдет в роман (с. 243–244; для меня важно, что столь фантастические картины у Хербста возникают в связи с реальными поводами):
Зато, примерно час назад, будоражащие воображение облачные формации, впереди и по сторонам: светлые и светло-голубые – к северу, темнее – к югу, а впереди – зáмки, миры, воздушные корабли, сконструированные фантастами, от которых иногда спускаются более темные лифты, прозрачно вибрирующие, до самой поверхности моря, отчасти ультрамариновой, отчасти серо-серебряной, отчасти вспыхивающей бирюзой.
Возможно, что эти облачные корабли должны запасаться питьевой водой, в лифтах она опресняется… или происходит оживленное дипломатическое общение, кто знает? Порой ощущается рассогласование между небесной и морской сферами, тогда облачное скопление придвигается, заслоняя собою солнце, – в порядке угрожающего жеста, возможно, или действительно, чтобы лишь выразить недовольство, которое, может быть, испытывает наверху какой-нибудь ангел или, внизу, могущественный водяной, кто знает, кто знает… но вскоре все опять проясняется, и снова солнце бросает на воду, прямо перед нами, миллионы серебряных пайеток…
9 апреля 2014 (Der neunte Tag, einen vor der Isle Maurice).
Хербст восхищается узкими икрами пианистки («Загадка, но также и чудо, что кто-то может ходить на таких высоких каблуках. А она может. Даже при бортовой качке»).
Он жалуется на дистанцированную манеру поведения капитана Жукова (украинца, как мы узнáем позже), подробно рассказывает о привычках человека, решающего кроссворды (это все потом войдет в роман, я приведу только последнюю фразу: «Его уже знают на борту; это не первый его круиз»). И потом пишет:
Я в самом деле вчера начал набрасывать список действующих лиц романа, куда вошли:
– норвежец, который будет оставаться на борту до Ставандера[78], то есть еще и после Бремерхафена; ушастый тюлень, прежде долго работавший с судовыми машинами, человек с очень широким ртом, когда он смеется, хотя рот этот теряется в его в бороде; светлые, ироничные, быстрые глаза;
– Патрик, само собой, этот странствующий вокруг глобуса ирландец, с приятной внешностью, с запоминающимся лицом, истощенный или просто худой, ищущий… я потом придумаю – чего;
– Джон, игрок [в романе мистер Гилберн. – Т. Б.]; каждый день он выигрывает в бинго от пятидесяти до восьмидесяти австралийских долларов; в этом круизе у него единственная проблема: что суп, дескать, никогда не бывает по-настоящему горячим;
– старый исхудалый писатель [в романе Толстой. – Т. Б.], тоже с окладистой бородой, немного напоминающий Бехтерева, как всегда напоминал его Петер Курчек[79]; но он не может больше ходить без ходунков, передвигается поэтому очень-очень медленно, бросая вокруг критические взгляды, и его всюду сопровождает стройная, высокого роста, жена, которая когда-то, что и сейчас заметно, была красавицей, а теперь длинный, как тени, закат своей былой красоты ежевечерне празднично наряжает, причем очень стильно, оставаясь при этом «прохиндейкой», если воспользоваться старым разговорным словцом; она бросает вокруг себя, постоянно, флиртующие взгляды и все же не оставляет сомнений в том, кому она принадлежит; <…>
– Sugar, само собой… <…>
И эти, как я назвал их выше, типы знакомятся друг с другом, всё чаще сидят вместе; иногда и я сижу вместе с ними. <…>
…типично, что мы, то есть типы, все являемся курильщиками, и под эгидой (я чуть было не поддался искушению написать «под регентским управлением») любителя кроссвордов они внезапно начали, да, вы читаете правильно, начали петь, петь хором, в своем уголке для курильщиков, здесь: [далее приводится фотография компании вокруг «столика для курильщиков», как это место будет называться в романе; в связи с пением см. эпизод на с. 82–84. – Т. Б.].
И потом вдруг – очень важная мысль, которая почти в такой же формулировке войдет в роман (см. с. 236–237), но главное, будет задавать его основную тональность:
И потом становится очевидно, о чем идет речь, а именно – о том, чтобы достичь основополагающего чувства, что ты согласен [согласен «так вот запросто взять и уйти» из жизни, см. с. 236. – Т. Б.]: это особого рода мудрость, может быть, которая растворяет боль, утраты, отъединенность от других и все еще недостижимые желания в Уповании, покоящемся в себе самом; но при этом не отрекается от боли и утрат, как и от тех моментов исполненности, которые выпадали и еще будут выпадать на нашу долю, не постоянно, но время от времени – зато тогда уже с большой мощью. Но может быть так, что подобное
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
