тут что-то неоднозначное завязалось в его отсутствие. Госпожа Хироко читает книги. Да она с куклами вчера играла!
— Хозяин?
— М?
— За тобой следят, хозяин.
Это привлекло внимание Сакуратая целиком.
— Кто следит?
— Не знаю. Они берут вас в слежку каждое утро, когда вы уходите в город, и наблюдают за домом всю ночь после вашего возвращения. С голубятни их хорошо видно.
И вот тут Сакуратай совершенно другими глазами посмотрел на своего приемыша. А мальчишка-то непрост.
— Сколько их?
— Четверо. Один старший и трое молодых.
Начинается, подумал Сакуратай. Скоро. А у меня еще ничего не готово!
— Нужно снять их с моей тени, — пробормотал он вслух.
— Сделаю, — произнес мальчишка. Поклонившись, отступил в тень темного сада. И исчез.
— Сделаю что? — проговорил Сакуратай, пораженный до глубины души.
Об этом он узнал уже ранним утром.
Отрезанная голова лежала в плетеной корзине.
— Что это такое? — спросил Сакуратай. Он стоял на полу голубятни с крышкой от корзины в руке, и никто в доме не знал, что происходит у всех над головами. — Это один из них?
— Да, хозяин, — мальчишка поклонился. — Это человек Бандзуйина Тёбэя.
— Это я и сам могу тебе сказать. Я его знаю, он старший у носильщиков. Зачем мне его голова?
— Теперь они не будут следить за вами. Некоторое время.
— О да. Некоторое время их займут похороны. Тебя видели?
— Нет, хозяин. Они бы и не смогли.
— Откуда ты такой взялся, маленький убийца?
— Таким меня воспитали родители.
— Вне всякого сомнения — достойные люди. Братья у тебя есть?
— Я один на этом свете.
Хоть одна добрая весть, подумал Сакуратай. Приказал мальчишке:
— Спрячь голову. Зарой где-нибудь.
— Я избавлюсь от головы, хозяин. Никаких следов.
— Делай, — сказал Сакуратай, закрывая крышкой корзину, но тут же остановил мальчишку. — Стой! Гм... Как тебя зовут?
— Кагаэмон, хозяин.
— Хорошо, — Сакуратай кивнул. — Делай что приказано, Кагаэмон.
— Будет сделано, хозяин.
Мальчишка подхватил корзинку, замотал ее в черный платок и быстро и бесшумно выбрался на крышу через дверь голубятни. И скрылся, как ворон с добычей в когтях.
А Сакуратай с содроганием понял, что получил власть над опасным демоном.
***
Расплата за эту власть наступила тем же утром.
Был назначен общий сбор, на котором Сакуратай желал призвать братьев по семье к терпению и приличному смирению, ведь траур еще не кончился. Но вышло иначе.
Вместе с прочими во двор вошли трое татуированных носильщиков, они сразу приблизились к Сакуратаю, раскуривавшему трубку в ожидании выхода госпожи. Рядом мел опавшие листья Кагаэмон. Первый из них выхватил нож и крикнул:
— Отец! Покойся с миром! — и нанес верный удар, только вот на пути ножа оказалось древко метлы, подставленное Кагаэмоном. Сакуратай отпрянул, сжал трубку в кулаке, выхватил нож из-за пояса, а перед ним уже вскипела схватка одного против троих — Кагаэмон убивал. Кровь взлетела над головами, осыпав Сакуратая градом жирных капель, — Кагаэмон, пригнувшись, швырнул за спину зарезанного собственным ножом носильщика. Тот, еще живой, вопя во все горло, упал на Сакуратая, повалил его наземь, начал душить и медленно, неохотно угас, пораженный четырьмя ударами ножа в печень и двумя ударами мундштуком трубки в глаз.
За это время Кагаэмон убил оставшихся двоих. Их собственными ножами. Никто и сделать ничего не успел.
Сакуратай скинул с себя обмякшее тело, сел, осмотрел себя, понял, что кровь на нем чужая, и понял, что выжил на этот раз.
— Тёбэй! — почти закричал Сакуратай, поднимаясь, стряхивая кровь с лезвия ножа. Его кимоно было забрызгано и облеплено пылью. — Да как ты посмел?!
— Это что ты хочешь этим сказать? — грозно насупившись, шагнул на него Тёбэй.
— Это твои люди!
— Да. И что?
— И что?! Ты признаешься в покушении и говоришь только «и что»?
— Чё?! Я?! Я признаюсь? Да ты! Да я! — Тёбэй выхватил свой нож. Люди во дворе вокруг них кричали и размахивали руками. Кричали и размахивали. И вдруг разбежались, разделились на две партии, встали за спинами вожаков, засверкали вынутые ножи. Двор разделился пополам.
Сейчас это произойдет, понял Сакуратай.
— Прошу всех сохранять спокойствие, — произнес голос, тихий голос, негромкий, но сильный, словно Старик Гэнсити вернулся из могилы. Ножи сами собой опустились. Госпожа Хироко вышла из тени дома на солнце:
— Все. Тихо. Ножи спрятать.
И все замолчали. Ножи спрятали в ножны. Лишь глаза сверкали.
— Тёбэй, — произнесла уже не девочка, а действительно госпожа Хироко. — Это твои люди?
— Это мои должники...
— Разберись с этим, Тёбэй, — ровно приказала Хироко. — Прямо сейчас. Иди.
Тёбэй мгновение смотрел на нее упрямо, потом склонил голову и резко пошел к воротам прочь. Его свора потянулась за ним.
Ничего еще не кончилось, подумал Сакуратай. Примирения не будет. А будет война до последнего человека.
Госпожа Хироко подошла к Сакуратаю и произнесла:
— Мы должны принять решение по поводу Тёбэй. А пока иди — смой кровь и смени одежду. Нужно выглядеть достойно в любой ситуации.
Сакуратай поклонился и ушел выполнять приказание, отданное безусловным тоном Старика Гэнсити. Не мог и думать ослушаться.
Вечером в дом передали платок с отрезанным волосатым мизинцем.
Бандзуйин Тёбэй униженно приносил глубочайшие извинения.
Но это уже ничего не меняло.
***
— Ты будешь охранять ее, — произнес Сакуратай.
— Да, хозяин, — поклонился Кагаэмон.
— И выполнять все ее желания, как всегда.
— Да, хозяин.
— Приступай.
Мальчишка скрылся с глаз так, как он это умел, и Сакуратай остался в саду один на один со своим отчаянием. Над этим домом нависала черная ночь.
Сакуратай считал мечи и сторонников. Считал своих и чужих, и счет не сходился в его пользу. Скверно. Очень скверно.
По всему кварталу продолжаются драки и схватки. Каждую ночь собирают убитых. Купцы разбегаются. Стража сбилась с ног. Нищие отбились от рук. Вспыхнуло четыре пожара, ни один не заметили вовремя, и теперь несчастные закопченные погорельцы с чаячьими криками брели по улице, толкая тележки со своим скудным скарбом, спасенным из пасти молниеносного пламени. Начальник квартальной стражи передал весточку, что, если вопрос не решится в ближайшие дни, — на квартал обратят внимание из замка, и тогда горе всем жителям — за беспорядки
