нам бы пройти быстро.
— Ого, вот это скромно, вот это заставляет задуматься! — удивился начальник смены. — Быстро так быстро, но как?
— Ну, отпустите его, что ли...
— Святая доброта, Сакуратай, мне и стоять-то теперь рядом как-то неудобно, — развеселился начальник.
— Тогда я отойду.
Начальник захохотал, кивнул Сакуратаю и пошел останавливать изрядно притомившихся сослуживцев. Те оттащили избитого в сторону, бросили на белый гравий дороги, освободив ворота.
Сакуратай крикнул носильщикам:
— Давай, проходи!
Носильщики поняли свою ношу на плечи и унесли собеседницу из-под носа вовсю любезничавшего Тёбэй. Недовольно цыкнув, тот поспешил следом. Сакуратай дождался, когда они пройдут, остановился над лежавшим на дороге мальчишкой:
— Ты как? Идти можешь? Уходи отсюда, и останешься жив. Не показывайся стражникам на глаза.
Мальчишка проводил заплывшими от ударов глазами паланкин с госпожой Хироко, который уносили в глубину квартала, и прошептал разбитыми губами:
— Да, хозяин.
***
На исходе этого длинного и неприятного дня, вечером, состоялась еще одна склока с напившимся во время ужина Тёбэем и еле удалось его выпроводить — Сакуратай вышел с дымящейся трубкой во двор, в маленький внутренний сад. И вздрогнул, когда из тени к нему под ноги бросился на колени тот избитый у ворот мальчишка.
Кагаэмон низко, как учили, кланялся хозяину.
— Ты как сюда попал? — неприятно удивленный, спросил Сакуратай.
— Вы приказали не попадаться страже на глаза. Вот я и по крышам, на голубятню...
Так. С этим разобрались. Очень буквально понимающий малец.
— И чего тебе?
— Я жду, хозяин.
— И чего ты ждешь?
— Приказаний, хозяин.
— Какое рвение. И почему это?
— Вы спасли меня, хозяин.
— Да уж, — пробормотал Сакуратай. — И зачем мне это надо было?
Одно поспешное решение, и вот. Теперь в свете классических добродетелей он был в ответе за оборвыша. Как будто у него было на это время.
— Ну и иди вон, сиди со своими голубями...
— Да, хозяин, — низко поклонился мальчишка и исчез как тень.
Услужлив, подумал Сакуратай, и забыл о нем наконец.
Но утром, среди прочих дел, он вспомнил о нем и отправил на голубятню служанку с парой комков вчерашнего риса. А раз уж он все равно сидит на голубятне, так пусть заодно и вычистит ее, как это следует благодарному слуге. Классические добродетели награждают обязательствами обе стороны.
Так оборвыш стал еще одной строчкой в ряде ежедневных дел — проще было пометить «и этот накормлен», чем наступить на горло этим самым добродетелям и выпроводить его за ворота.
Жалоб на приемыша не поступало. Мальчишка знал свое место. Делал что приказывали, ел что давали. Ничего не просил кроме работы. Аж страшно становилось. Иногда Сакуратай видел его на коньке крыши с голубем в руках или с метлой во дворе. Сакуратай как-то сделал попытку негласно выяснить, кто такой этот пацан и откуда. Но не преуспел — в городе, привлеченные столичными заработками на больших стройках затеянных Ставкой, постоянно появлялись новые люди из простонародья, и кто они и откуда приходят, всегда было трудно выяснить.
Однако оказалось удобно иметь в доме на подхвате безотказного человека для любой грязной работы. Мелочь, а хорошо. Сакуратай перестал жалеть о своем приобретении, тем более что нашлось, о чем сожалеть и без того.
Бандзуйин Тёбэй совершенно потерял чувство меры. А вместе с тем и семья разделилась пополам. Злые, буйные и жадные да голодные — с Тёбэем, верные, старые, проверенные — с Сакуратаем. Со дня на день Сакуратай ожидал взрыва и гадал, как предусмотреть, где рванет и где прольется кровь.
За развитием вражды в самой влиятельной семье столицы пристально следило множество внимательных глаз. Сакуратай чувствовал это. И был уже готов начать первым, лишь бы прервать это изматывающее ожидание. Перечеркнуть трескучее напряжение лезвием ножа. И пусть все оборвется в бездну.
***
Бандзуйин Тёбэй тяжело взобрался на крышу, прошлепал босыми ногами по черепицам — пару деревянных гэта он бросил внизу у приставной лестницы. Сел рядом с новым мальчишкой, державшим в руках голубя, бросил взгляд на уходящие в туманную утреннюю дымку крыши квартала, туда, где за каналом неясной тенью громоздились крыши главной башни замка Эдо. Бросил косой взгляд на пацана, протянул поросшую жестким волосом руку, сказал:
— Дай.
Забрал голубя, взял умело, надежно, погладил пальцем перья на хрупкой шейке:
— Хорошая, славная птица. Люблю я их. С детства. Особенно хороши, если на вертеле пожарить. Ел голубей-то?
— Ел.
— О. Человек с опытом, а? — Тёбэй засмеялся. — Ну как, Сакуратаюшка тебя не сильно обижает?
— Нет.
— Ну, ты это. Ежели что, так обращайся, — серьезно сказал Тёбэй. — Я всегда прикрою. Я человек надежный и сильный, спроси любого на квартале.
— Я знаю.
— Ну да, — пробормотал, нахмурившись, Тёбэй. — Да. Как-то так.
Он отдал голубя мальчишке и, тяжело поднявшись, безбоязненно пошел по крутому скату крыши к лестнице. Мальчишка смотрел ему вслед и думал: жаль, конечно, что не этот бравый господин — его хозяин. Карма.
А еще он неправильно любит голубей.
***
Неделя после этого прошла относительно спокойно, как всегда обычно бывает перед полным крахом.
***
Однажды поздним вечером Сакуратай наткнулся на приемыша у загородки в комнаты госпожи. Тот сидел в напряженной, ожидающей позе, и видно, что давно.
— Ты что тут делаешь? — удивился Сакуратай.
— Госпожа приказала ждать.
— Она спит давно. Иди уже. Постой. Зачем она тебя звала?
— Она дала мне книгу и приказала вернуть, когда прочту.
— Знаешь грамоту? Это хорошо. Что за книга?
— Вот эта книга, хозяин.
— «Повесть о братьях Сога»… Так, давай выйдем в сад... И ты ее прочел?
— Да, хозяин.
— Это непростая история о мести и верности семейной чести. И ты все понял?
— Думаю, что да, хозяин.
— Гм. А госпожа давала тебе что-то еще?
— Сначала «Повесть о доме Тайра», потом «Повесть о Гэндзи», потом «Сказание о годах Хогэн». Теперь «Повесть о братьях Сога».
Наша госпожа читает такие книги, удивился Сакуратай. Одни военные сказания. Да я, ее совсем не знаю...
— Интересно, где она их берет? — задумчиво проговорил Сакуратай.
— Их приношу я из книжной лавки, — мальчишка поклонился. — Меня посылают с деньгами и списком.
Сакуратай смотрел на него и думал, что вот не обратил внимания, а
