Ханства, образовавшиеся на территории Золотой Орды, не стали крупными государствами, подобными каганатам, на которые распалась когда-то Тюркютская империя. У них не хватило сил на восстановление разоренной армиями Тимура экономики и на борьбу с соседней все более усиливавшейся Московской Русью.
Возвратимся назад. Первое сражение войск Волжской Болгарии и татаро-монгол состоялось в 1223 года в районе Самарской Луки. Арабский летописец Ибн аль-Асир, именовавший войска Джэбэ и Субэдэя «Западными татарами», сообщает, что они направились в Болгар в конце 620 года (по мусульманскому летоисчислению, прим. – У. В. Н.). Когда жители Болгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них (монголов), встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они (монголы) остались в середине; перебито их множество и уцелели из них только немногие. Говорят, отправились они (оттуда) в Саксин, возвращаясь к своему царю Чингисхану, и освободилась от них земля Кипчаков; кто из них спасся, тот вернулся в свою землю[316]. Как мы видим, болгары применили излюбленную тактику, которые они практиковали в войне, будучи в союзе с Византией против Персии. Она была описана Прокопием Кесарийским. Он пишет, что в то время как Пероз находился в походе против гуннов, при нем был отправленный к нему василевсом Зиноном посол по имени Евсевий. Эфталиты (эфталитами Прокопий называет болгарских племен, прим. – У. В. Н.), создавая у неприятеля ложное впечатление, будто они, испугавшись его нашествия, обратились в бегство, устремились в некое место, которое со всех сторон было окружено обрывистыми горами, сплошь покрытыми густой чашей раскидистых деревьев. Желающему продолжить там свой путь казалось, что по середине [долины] шла широкая и дальняя дорога, которая, однако, не имела выхода, но заканчивалась, упираясь в образуемый горами круг. Пероз, не подозревая никакого коварства, не думая о том, что он движется по вражеской земле, неосмотрительно вел преследование. Немного гуннов (во времена Прокопия гунны и болгары рассматривались как одни и те же племена, прим. – У. В. Н.) бежало впереди него, большинство же их, укрывшись в теснине, оказались в тылу неприятельского войска, но до поры старались не показываться ему с тем, чтобы, пройдя в глубь засады и оказавшись как можно дальше в горах, оно не могло повернуть назад. Мидийцы по некоторым признакам уже почувствовали опасность, но из-за страха перед Перозом сами хранили об этом молчание, однако очень просили Евсевия убедить царя, далекого от мысли о собственном несчастье, вместо того, чтобы предаваться столь несвоевременной безрассудной смелости, посовещаться и подумать, нет ли какого-нибудь средства к спасению. Тот, представ перед Перозом, ни словом не обмолвился об опасности, но начал с басни о том, как лев однажды повстречал козла, который блеял, привязанный на невысоком месте. Горя желанием его съесть, лев устремился туда, чтобы схватить его, но угодил в очень глубокую яму, в которой по кругу шла узкая, не имеющая выхода, дорожка. Хозяева козла сделали ее нарочно, привязав сверху козла, чтобы он послужил льву приманкой. Услышав это, Пероэ испугался, как бы мидийцы, преследуя врагов, не причинили себе вреда; дальше он уже не пошел, и, оставаясь на месте, начал обсуждать положение. Гунны (имеется в виду болгары – прим. У. В. Н.), следуя теперь за ними открыто, охраняли проход, чтобы никто из неприятелей не мог устремиться назад. Тогда персы, ясно уже осознав, в какую беду они попали, сочли положение безвыходным и потеряли всякую надежду на спасение. Царь эфталитов, послав к Перозу некоторых из своих людей, тяжко порицал его за неразумную храбрость, которая чуть бессмысленно, но погубила его самого и весь персидский народ, но при этом заявил, что гунны пощадят их всех, если Пероз соизволит упасть перед ним ниц как перед своим владыкой и поклясться ему по древним отеческим обычаям, что никогда больше персы не пойдут войной на племя эфталитов. Немного времени спустя он, презрев клятвы, решил отомстить гуннам за нанесенное ему оскорбление. Собрав со всей земли и персов, и их союзников, он повел их на эфталитов. Он оставил дома лишь одного из своих сыновей, по имени Кавад, который в то время был еще отроком, всех же остальных, числом около тридцати, повел с собой. Эфталиты, узнав об его походе, вознегодовали на обман врага и порицали своего царя за то, что он отдал персам судьбу своей родины. Тот, смеясь, спрашивал, что он отдал из того, что им принадлежало: землю ли, оружие ли или что-нибудь еще из всех их богатств. Они ответили, что ничего, кроме счастливого случая, от которого, бывает, зависит и все остальное. Они горели желанием идти навстречу нападавшим, но царь в ту пору не позволил им это сделать. Он твердо стоял на своем, говоря, что о нашествии пока нет определенный сведений, ибо персы еще находятся на своей собственной земле. Но, оставаясь на месте, царь сделал следующее. На равнине, по которой персы собирались вторгнуться в пределы эфталитов, он, отмерив, большое пространство, велел вырыть глубокий и довольно широкий ров, оставив при этом посередине немного земли, достаточной для проезда десяти лошадей в ряд. Поверх этого рва он положил тростник, на который насыпал земли, скрыв таким образом ров извне. Толпе гуннов царь приказал при отступлении уплотнить свои ряды и медленно продвигаться по тому месту, где земля не была выкопана, остерегаясь того, чтобы самим не попасть в ров. У вершины знамени он повесил соль 30; на ней в свое время Пероз дал клятву, презрев которую он теперь двинулся походом против гуннов. Пока царь эфталитов слышал, что враги находятся на собственной земле, он ничего не предпринимал. Когда же от лазутчиков ему стало известно, что те прибыли в город Горго, расположенный у самой границы Персии, и, выступив оттуда, уже идут на эфталитов, он, оставшись с большей частью войска с внутренней стороны рва, послал немногих своих людей, чтобы они показались неприятелям на поле издали, а как только они будут замечены, бежали бы изо всех сил назад, памятуя об его приказании относительно рва, когда они окажутся возле него. Они так и поступили. Приблизившись ко рву, они уплотнили свои ряды, прошли это место и присоединились к остальному войску. Персы, не подозревая никакого коварства, начали, что было сил преследовать их по совершенно ровному полю, исполненные воинственного пыла против врагов, и поэтому все низверглись в ров, не только находившиеся впереди, но и те, которые следовали за ними, так как они, совершая, как я сказал, преследование в сильном возбуждении, вовсе не заметили бедствия, постигшего бывших впереди, и, падая на тех вместе с конями и копьями, они, как и следовало ожидать, убивали их и губили самих себя[317]. Через семь столетий эта военная тактика по организации засады неприятеля сохранились (ложное отступление с последующим ударом засадных отрядов) в армии Волжских Болгар и она была применена в 1223 году в сражении в Самарской Луке против татаро-монголов. Кстати, плененные татары-монголы, как и персы в свое время, были отпущены на свободу под честное слово. Существует предание, что якобы военнопленные из татар-монголов были обменены на баранов (одна голова барана, – на одного монгольского воина). Представляется, обмена военнопленных татаро-монголов на баранов не было, это просто домыслы отдельных средневековых и современных авторов. В таком обмене нет никакой логики и не было необходимости для болгар. Просто болгары поступили также, как они поступали много раз с военнопленными в течение многих столетий: военнопленных они не обращали в рабство и не превращали их в невольников, отпускали под их под честное слово, что они больше не будут воевать с болгарами. Этот поступок болгар свидетельствует о высоком уровне развития цивилизованности болгар.
