В соседней харчевне пьянствовал Кьярум Пеплоед, и никто из гномов не мог пробиться туда, чтобы выпить с сородичем и в сотый раз расспросить её о пережитом, о воителях, о драконе, о скрещах и о его погибшем товарище, доблестном Гилли Обжоре. Плотное кольцо гномов окружало Кьярума, безостановочно потрясающего Жалом и воодушевлённо что-то орущего.
В другой части Перекрестка, где почти никого не было, расположился шатёр механистов. Вокруг него стояли не оживленные пока охранные и стражие машины, а сами механисты, ощущая себя в чужой тарелке, шатались туда-сюда и скучно наливались пивом. В сторонке новый глава гильдии Годомар Рукатый о чем-то беседовал с Палбром Босоногом и лекарем Жижилем, и разговор у них был оживленный, со спорами, выпучиванием глаз, маханием руками и стучанием себя в грудь.
В каждой харчевне, в каждом шатре, на каждом углу и у каждой скамейки говорили о золотом драконе, и несть числа было гномам, которые желали бы снова хоть издалека посмотреть на это поразительное создание. Но Илидор в это время был далеко от шумного и праздничного Перекрестка – на бульваре Чистого квартала, в виду лавопадов, и во всем квартале не было сейчас больше никого, кроме самого золотого дракона и эльфа, на которого он орал, а тот в ответ орал на него.
– Да ты же сам тогда сказал, что Даарнейриа – шпионка! – надрывался дракон, взмахивая кулаком, и едва зажившая глубокая царапина на его щеке наливалась краснотой. – Ты сказал, эльфы узнали, что меня не держит Слово, а ты пришел, чтобы…
– Илидор, ты идиот! – Тощий эльф с сине-зелеными глазами сидел с ногами на скамейке, подавшись вперед, и подпрыгивал прямо так, сидя, и орал, и мотал головой, и выглядел так, словно его в следующий миг хватит удар. – Ты просто бесконечно тупой идиот! Я сказал, что Даарнейриа – шпионка! Всё! Остальное ты сам додумал, не дослушал меня, задурил мне голову и побежал из Донкернаса, выпучивая глаза и чудом не обосравшись!
– А камень, который жахнул мне под крыло? – не унимался Илидор и нарезал круги вокруг второй скамейки. Одно крыло плаща, еще помнящее про лавовый ожог, держалось на отлёте. – Это же ты запустил тот булыжник! Ты был ближе всех к камнемётам, ты один мог понять, что мой бросок на восток – ложный, что я поверну на север, так что не рассказывай мне теперь, будто…
– Да-а, это был отличный бросок, такой меткий, такой мощный! – Йеруш хлопнул себя ладонью по ляжке и беззвучно рассмеялся, глаза у него стали совершенно безумными, длинные пальцы задергались, словно вонзаясь во что-то, он подался вперед. – Я был зол! Я был готов был тебя убить, придурок! – рявкнул он и скатился-вскочил со скамьи, взлохматил свои волосы и, взъерошенный, стал похож на бешеную птицу, – я пытался тебя убить, забросать камнями, содрать шкуру, сжечь, закопать и опять убить, ты понимаешь? Я хотел убить тебя за то, что ты такой придурок! За то, что посмел так обойтись со мной, кусок тупого дракона! Я целил в голову, а не в крыло!
Найло забегал перед скамейкой Илидора, а дракон стиснул зубы и не отшатнулся, даже не двинулся, так и сидел, как сел мгновение назад – опершись локтями на колени, подавшись вперед, хотя эльф рассекал туда-сюда прямо перед его лицом. В конце концов Найло остановился, отвернулся, схватился за виски пальцами, длинными и гибкими, как машинные манипуляторы.
– А теперь, значит, ты уже не хочешь меня убить, – смиренно отметил Илидор.
– Теперь не хочу. – Ярость эльфа тоже куда-то вдруг испарилась, руки его безжизненно повисли по бокам, он нога за ногу добрел до скамейки, на которой прежде сидел, и уселся обратно, принялся загибать манжет рубашки, делая вид, будто это занятие поглощает его без остатка. – Когда ты сбежал, в Донкернасе сделалось так уныло. Мне стало не с кем тягаться в гнусности, никто не пытался меня перехитрить, дни потекли так размеренно, так предсказуемо, так с-скучно, зараза, просто отвратительно, ты понимаешь? Отчасти потому я ушел из Донкернаса. Некого стало ненавидеть, и в ответ никто не ненавидел меня, а если даже ненавидел, то без огонька, знаешь, без искренней ярости, и я даже ничего не знал об этом. Никакой страсти, никакого противостояния, никаких неожиданностей, коварных ступенчатых планов, ни ярких чувств, ни желания топать ногами, ни вот этих твоих искр из глаз… ну, ты сам знаешь, за что я тебя так люблю. Пока ты был Донкернасе, я всегда думал, что из тебя получился бы роскошный враг, будь у тебя немного больше свободы.
Илидор рассмеялся, и в сине-зеленых глазах эльфа вспыхнули ответные веселые искорки.
– Найло. Честное слово. Будь у меня тогда чуть больше свободы, я бы тебя просто убил.
Эльф дернул головой, словно собирался клюнуть Илидора, верхняя губа его дрогнула.
– Да, я знаю. Только ты бы об этом пожалел в тот же миг.
– Да, – неохотно согласился Илидор. – Это точно.
– Но ты больше не хочешь меня убивать, – Йеруш беззвучно рассмеялся, не моргая глядя на дракона. – Какое совпадение!
Илидор только рукой махнул. Он смотрел поверх плеча Найло на лавопад, и желто-зеленое сияние играло отсветами в его золотистых глазах.
– Ну а чего ты хочешь теперь-то, а? – Йеруш сложил ладони шалашиком. – Найти угольных драконов? Даже если они еще есть в северном Такароне, мне кажется, они тебя не примут, ты стал как-то чересчур опасен для сородичей, да? Остаться в Гимбле тебе не позволят: для гномских машин ты тоже стал слишком опасен. Завтра жители города протрезвеют после гуляний и, наконец, сообразят это. И что? Разбудишь свою машинную армию и начнешь зачищать подземья вместо гномов, собирать их подозрительность вместо благодарности? Или помчишься штурмовать Донкернас? Даже если ты всех эльфов перебьешь, даже если машин тебе хватит – так неизвестно еще, кого больше будут бояться тамошние драконы: знакомого зла или нового тебя. Да и тебе самому никто из них не нужен. Ты слишком сильный для них всех и слишком другой.
Илидор задумчиво кивал, всё так же мечтательно глядя на лавопад. Когда Найло замолчал, дракон улыбнулся:
– Я поражен, Йеруш. Такая длинная и толковая речь без единого вопля и угрозы. Долго готовился?
Эльф дернул головой, пальцы его скрючились словно когти, что впиваются в добычу.
– Чего ты хочешь на самом деле, дракон? Чего ты хочешь теперь, когда видишь мир из мира, а не из Донкернаса?
Илидор не отвечал, он смотрел на лавопад, и в его глазах отражалось желтовато-зеленое сияние. А Найло смотрел на него и видел нечто отличное от того отчаянного дракончика, который всего пару месяцев назад метался над Донкернасом, уворачиваясь от летящих в него камней и заклинаний. Теперь никто не назвал бы его пренебрежительным словом «дракончик», даже старуха Хшссторга, которая с бессмысленным упорством хамила всем, кто не мог её убить, то есть всем вообще.
– Ты хочешь мести, да? Мести и еще власти, – сообразил Найло, и голова его задергалась, словно сама по себе, будто шея решила, что голова должна непременно обернуться и увидеть, что интересного происходит там, позади. – Хочешь заставить себя принять, раз это не происходит само. У тебя теперь достаточно сил, да, чтобы вынудить Югрунна оставить тебя в Гимбле, даже если он сам не хочет, чтобы ты остался. Ты же можешь пригрозить, что иначе просто подчинишь себе все его машины, даже если на самом деле ты не можешь так сделать – Югрунну-то откуда знать? Да и этого не нужно, чтобы раскатать Гимбл в труху – если ты захочешь это сделать, тебе хватит тех машин, которые в подземье, твоих собственных. Ох, пропасть, ты можешь хоть сам стать королём Гимбла, ну кто ж тебя остановит? А если ты пойдешь на север и найдешь угольных драконов – сможешь точно так же подчинить их себе или убить, и снова тебя не сможет остановить никто! И сделаешь вид, что власть – это признание.
