Сатору, видно, догадался, почему у Хоммы такой озадаченный вид, и сразу продолжил:
— Мы закопаем ошейник.
— Ошейник?
— Да. У Склероза их было два. Когда он пропал, на нём был тот ошейник, который против блох. А хороший, кожаный, на котором вырезано его имя, остался.
— Тогда понятно. И где же вы хотите закопать этот ошейник?
— Пока не знаю. Мы с Каттяном сейчас как раз ищем подходящее место. — Мальчик задумался. — Если мы без спроса закопаем ошейник в парке Мидзумото, то нам влетит от садовника? Ты как считаешь?
— Да, наверное, это не самая лучшая идея.
— Я тоже так подумал. — Сатору подпёр щёку рукой. — Братец Тамоттян обещал придумать, как сделать могилку, чтобы её можно было легко найти.
Сатору совсем привык к Тамоцу и теперь называет его «братец Тамоттян». И как ему только удаётся это выговаривать?
— Дядя Исака сказал, что теперь за Склерозом будет присматривать мама.
— Вот оно как…
— На том свете много свободного места. Так что там его можно будет спускать с поводка. — Сатору посмотрел в сторону алтаря, где висела фотография матери. — Папа…
— Что такое?
— Как ты думаешь, почему Тадзаки убил Склероза?
— А тебе как кажется? Постарайся представить себе что чувствовал Тадзаки.
Сатору довольно долго сидел в задумчивости и болтал ногами.
— Ему, наверное, было скучно, — ответил он наконец.
— Скучно?
— Да. Ему ведь дома не разрешали заводить животных.
— Я думал, что у него была собака.
Мальчишка же вроде бы говорил: «Держать животных в муниципальном доме — это дерзость, если хотите завести собаку, купите особняк…»
— Нет, у него не было собаки. Вообще-то, в школе мы немного это обсуждали, про Склероза… Теперь и соседи знают, все вокруг об этом говорят. Дяденька Исака слышал, что этому Тадзаки дома не разрешают держать никаких зверей. Его мать совсем недавно купила дом в кредит и не хочет, чтобы собака там пачкала.
Глядя на серьёзное личико Сатору, Хомма ответил:
— Мне кажется, что на самом деле он не хотел убивать Склероза.
— Думаешь?..
— Тадзаки-кун хотел заботиться о собаке, а не убивать. Но ему не разрешали. Поэтому он очень завидовал, что у Каттяна есть собака. Думал: а я почему должен страдать?
— И поэтому он убил?
— Думаю, что да.
— Но тогда он мог бы просто сходить к Каттяну и попросить у него разрешения поиграть со Склерозом. Правда же?
— Вряд ли такая мысль пришла бы ему в голову. Скорее всего, в тот момент ему было так обидно, что ни о чём другом он думать не мог.
Есть люди, которые могут справиться со своими бедами, лишь выплёскивая гнев наружу, считал Хомма. Сатору ещё слишком мал для такого разговора. Однако пройдёт ещё два или три года, и придётся объяснить ему, что общество, в котором ему предстоит жить, полным-полно людей, которым не удаётся получить желаемое и стать такими, какими им хотелось бы. Такие люди выплёскивают свою обиду, совершая жестокие преступления.
И как же тогда жить? Придётся сказать сыну правду: ответ на этот вопрос он отныне должен искать сам.
Вертя карандаш в руках, Сатору заявил:
— Я дяденьку Исаку тоже спрашивал.
— Почему Тадзаки убил вашу собаку?
— Да. Я спросил, что он об этом думает.
— И что Исака-сан ответил?
Сын задумался. Наверное, несмотря на свой ещё сравнительно небольшой словарный запас, он пытался точно передать то, что сказал ему Исака. Так серьёзно Сатору едва ли задумался бы, даже если сейчас в окно к ним влез бы марсианин и пригрозил, что упрячет в зоопарк того мальчишку, который в пять минут не решит некое уравнение, которое не проходят в школе.
— Дяденька Исака сказал, — наконец-то заговорил Сатору, — пап, ты меня слушаешь?..
— Конечно.
— Он сказал, что на свете бывают люди, которым многое не нравится в других: и то и это…
— Вот как…
— Такие люди, как заметят то, что им не нравится, — сразу норовят это уничтожить, а уж потом придумывают себе оправдания. Так что, даже если Тадзаки станет объяснять, почему он убил Склероза, слушать его нельзя. Важно не то, что он думал, когда это делал, а сам факт, что он всё-таки это сделал.
Такое суждение показалось Хомме неожиданным. Не похоже, что оно исходило от добродушного Исаки. Хотя, возможно, он специально напустил на себя строгость, чтобы хоть как-то смягчить душевную рану Сатору.
С другой стороны, ничего удивительного. Возможно, Исака вовсе не такой «мягкий» человек, каким кажется на первый взгляд. Создаётся такое впечатление, словно они с Хисаэ живут весело и беззаботно, но на самом деле именно «железные сваи» подпирают их повседневный быт.
— Ты же знаешь, дядя Исака работает «экономкой». И потом, хотя на самом деле он богатый, они с тётей Хисаэ живут в этом доме — потому что им лень переезжать. Так вот, оказывается, некоторые это осуждают, распускают всякие дурные слухи. Дядя Исака сказал, что на таких людей он даже внимания не обращает. Но если они будут ему досаждать только потому, что он им не по нраву, дядя Исака этого так не оставит и будет бороться до конца, — выпалил Сатору. Помолчав, он добавил: — Дядя Исака ещё сказал, что плохие люди никогда не задумываются, зачем они делают плохое. И Тадзаки тоже. Поэтому он и способен творить плохие дела.
— Значит, он считает, что Тадзаки нельзя прощать?
Сын замотал головой:
— Нет. Он сказал, что если Тадзаки хорошенько подумает, а потом попросит прощения, тогда его нужно простить.
Хомма успокоился:
— Да, пожалуй, это правильно.
Сатору тоже вздохнул с облегчением. Он взял в руку карандаш и вроде бы собирался уже приступить к домашнему заданию. Хомма тоже развернул свою газету. Но тут мальчик снова заговорил:
— Папа…
— Что?
Хомма опустил газету и увидел, что Сатору смотрит на него, продолжая держать в руке приготовленный карандаш.
— Та женщина, которую ты ищешь, всё ещё не объявилась?
— Нет. Я, конечно, стараюсь, ищу, но пока ничего.
— Она тоже кого-то убила?
— Этого я пока не знаю.
— А когда ты её разыщешь — поведёшь в полицию?
— Наверное. Мне ведь о многом нужно её расспросить.
— А зачем тебе её расспрашивать? У тебя такая работа?
До сих пор Сатору никогда особенно не рассуждал о работе Хоммы. «Мой папа полицейский, он ловит плохих людей», — и всё тут. Сын никогда не интересовался подробностями. И вот сейчас впервые это произошло.
