Кроме пламени.
И мое холодное сердце — как разбитое стекло. С каждым ударомосколки его царапают мне горло и легкие. Волоски на руках сворачиваются отжара, но я замерзаю рядом с огнем.
И я не могу вынести холода. Ни секунды больше.
Я врываюсь в дверь, в объятия человека из огня.
Я хочу, чтобы он в меня вошел. Сейчас же!
Нэнси Коллинз
Тонкие стены
Есть у человека личные вехи, связующие серую материю егожизни. Одна из них — твоя первая квартира. Ты можешь лежать в богадельне струбками в носу и и заднице, накачанный лекарствами, забывший от старческогомаразма имена своих детей — но по какой-то извращенной причине ты все равнобудешь помнить цвет ковра на полу твоей холостяцкой берлоги. Будешь видеть, какперед глазами.
Я, например, знаю, что свою первую квартиру я не забуду. Какбы ни старалась.
Этот комплекс назывался Дел-Рей-Гарденс.[12] Не спрашивайтеменя, почему. Я там травинки не видела, не то что сада, все полтора года, чтотам прожила, если не считать унылый внутренний двор, где господствовал треснувшийбассейн, в котором водились комары и прочая нечисть.
Дел-Рей был стар. Его построили за десяток или два лет домоего зачатия, в те времена, когда школа была простым государственнымколледжем. Без сомнения, Дел-Рей с его расположением двухэтажного мотеля иобосранным штукатурным экстерьером был рассчитан на волну женатых студентов,хлынувших в кампус после корейской войны по закону о военнослужащих. Когда ятуда въехала в семьдесят девятом, единственное, что было сносного в Дел-Рее, —это его близость к кампусу. Для человека вроде меня, считающей, что ходить назанятия — это горькая пилюля, которую надо проглотить, чтобы наслаждатьсястуденческой жизнью, — такая ситуация была идеальной.
Я поселилась там на третьем курсе. Первые два года я прожилав общежитии, и за это время мне до смерти надоело, что ванная у меня общая ещес тремя девушками и что визиты гостей противоположного пола не допускаются(чисто технически) после девяти вечера. Дел-Рей был рядом, и сотня в месяц плюсплата за коммунальные услуги вполне в мой бюджет укладывались.
Переехала я своими силами — поскольку владела в этом миретолько двумя ящиками из-под молочных пакетов, набитых книгами в бумажнойобложке, двойным матрацем (не пружинным), ручной пишущей машинкой, феном,цифровым будильником, портативным черно-белым телевизором и машинкой дляизготовления поп-корна — работа не для Геркулеса. И что из того, что у менядаже стула не было, чтобы на него сесть? Зато я была сама по себе! У меня былособственное жилье! Хотя то, что я нашла в нем, быстро охладило мой юношескийпыл.
Во-первых, оказалось, что прежний жилец месяц назад оставилв холодильнике полдюжины яиц и выдернул вилку. Не стоит и говорить, что мытьехолодильника было ни с чем не сравнимым переживанием.
Кое-как прибравшись в кухне, я пошла в магазин на углу икупила макарон, сыра и пару банок тунца для своей первой трапезы в новом доме.Моя мать оказалась настолько заботлива, что выделила мне несколько старыхкастрюль и тарелок, которые собиралась заменить, и у меня было странное чувствоdeja vu, когда я выкладывала свой ужин на старую тарелку с утенком Даффи.
Сидя по-турецки на полу и опираясь спиной на дешевуюфанерную панель, я довольно улыбалась, представляла себе пустые стеныоклеенными плакатами и увешанными книжными полками с фантастикой в бумажныхобложках, дверь в спальню — декорированной бисерным занавесом, а тем временемстереосистема выдавала Элиса Купера и "Кисс" с такой громкостью, чтона облупленном штукатурном фасаде Дел-Рей могли бы появиться новые трещины. Япредставляла себе, как все мои старые друзья кивают головами, осматривая новоеубранство, затягиваются травкой, попивают пиво и хвалят: "Классноеместечко", или…
— Кто тебе, падла, позволил переключать канал, козел тыгребаный?!
Голос прозвучал так громко, так близко, что я ажподпрыгнула, решив, что со мной в комнате кто-то есть.
— Ты же его, блин, и не смотрел, на хрен!
— Гвоздишь! Я, блин, смотрел телевизор, на хрен!
— Хрен тебе — смотрел! Как ты его, падла, смотрел, еслиглаза закрыл на фиг?
— Ты, мудак, я их на минуту прикрыл, чтобы отдохнули, козел!
К этому моменту я уже поняла, что я в своей квартире вполнеодна. А слышала я своих соседей. Оба голоса были мужские, более чем слегканавеселе, и принадлежали, судя по всему, людям постарше — мужикам возрастамоего папочки, если не больше. Упомянутый телевизор был включен очень громко,но к этому я привыкла в общежитии, а вот к чему я не привыкла чтобы люди оралидруг на друга, надсаживая голос.
— Ты меня только еще раз так назови, Дез! Я тебяпредупреждал, чтобы ты, блин, так не делал!
— Как хочу, так тебя и назову, и катись ты к…!
— Черт тебя побери, Дез, заткнись ты на хрен!
— Сам ты заткнись, пидор козлиный, говнюк!
Я подобралась к своей входной двери и выглянула во Двор,приоткрыв ее. К моему удивлению, других жильцов не было видно. Как может быть,чтобы никто не слышал, что творится в соседней со мной квартире?
— Заткнись, старик! Иди спать!
— Ты гребаный говнюк!
— Спать пора, Дез!
— Умник нашелся, на фиг!
— Заткни на фиг пасть и спать иди, блин!
— Не трогай меня, пидор говенный! Я тебя убью на фиг, еслиты, блин, меня еще раз тронешь!
Вдруг раздался гулкий удар, будто кто-то бросил тюк изпрачечной в мою стену снаружи. Еще раз. И еще раз.
Я рывком распахнула дверь и побежала в квартиру напротив,собираясь попросить телефон и позвонить в полицию. Сердце стучало у меня вгруди громче, чем я постучалась в дверь. Через пару секунд я услышала, какотодвигается засов, и увидела знакомого ассистента с кафедры английского языка.
— Простите, что прервала ваш ужин, но мне нужен ваш телефон…
Глаза ассистента стрельнули поверх моего плеча на дверь моейквартиры.
— Вы живете в 1-Е?
— Ага. Въехала только сегодня. Послушайте, мне нужнопозвонить в полицию…
— Можете, если хотите, но я вас сразу предупреждаю — они неприедут. По крайней мере, не сразу, да и то если им еще позвонит пара-тройкачеловек и пожалуется.
